Это не первый ваш космический фильм. Расскажите, как вы появились на «Мире» и почему решили еще раз отправиться в такое космическое путешествие?
Еще в 2018 году мне позвонил продюсер Нарек Мартиросян с очень простой и короткой идеей – снять кино про затерявшегося на орбите космонавта, у которого проблемы с семьей на Земле. Эта концепция за время работы над «Мирой» особо не менялась, хотя мы многое допридумали. Но после того звонка я осознал, что тема космоса мне понятна и близка, и в такой ее контекст было бы интересно окунуться.
Насколько тяжело было соблюсти баланс между семейной драмой и фильмом-катастрофой – и на стадии сценария, и когда вы разрабатывали режиссерское видение этой истории?
Я с самого начала сказал, что мне не очень интересно снимать в чистом виде фильм-катастрофу, а хотелось бы показать, что катастрофа внешняя сопоставима, а, может быть, даже более организована и понятна, нежели та, что происходит внутри героев и в их взаимоотношениях. Причем степень разрушения в последней оказывается гораздо сильнее.
В этом отличие от «Времени первых», где складывался путь от детской мечты к космосу?
«Время первых» – все-таки история преодоления того самого полета и внештатных ситуаций, которые были, а детство и жизнь до этого – некий катализатор тех сил, которые герою приходится доставать из себя, чтобы преодолеть сложности.
Что именно вы от себя добавляли в сценарий «Миры»?
Сценарий вообще претерпел множество изменений, в какой-то момент там, например, был японский скоростной поезд, который спасали от крушения наши космонавты. На каком-то этапе мы делали из них национальных героев с телешоу, а на каком-то – напротив брошенных и забытых всеми космонавтов. В общем, нас очень сильно колбасило по сюжету, как раз пока не нашлась та самая золотая середина между семейной драмой и фильмом-катастрофой, за что спасибо нашему сценаристу Кате Мавроматис, которая сложила все в одну историю и убрала много лишнего.
Здесь вас, насколько я знаю, консультировал Федор Юрчихин, с которым вы работали на «Времени первых», но «Мира» – это все-таки отчасти фантастика. Что сложнее – основываться на реальных событиях или практически заново создавать космический мир с допустимым для кино количеством домыслов?
Я все-таки не называю «Миру» фантастикой. Действие происходит, скорее, в альтернативной вселенной, и мы специально нигде в фильме не заявляем, какой это год. Если говорить про Федора Николаевича, то он человек творческий и достаточно легко включился в нашу игру, когда говоришь, что это не реальность, но мы должны действовать реалистично в неких предлагаемых обстоятельствах. Мы спрашивали: «Вот как бы вы поступили, если бы это произошло?» И вместе начинали фантазировать. Он это представлял, поправлял нас и подсказывал. Еще с нами работал консультант – спасатель-эмчээсовец международного класса, который бывал и на тяжелых землетрясениях, и на извержениях вулканов. Он очень подробно описывал ощущения людей, находящихся в эпицентре подобной трагедии, и на основе его рассказов мы сделали много корректировок сценария.
Почему для земной геолокации был выбран именно Владивосток?
Идея была моя и она возникла очень странным образом. Я сопоставил нашего героя – космонавта, брошенного на орбите, вроде, важного, потому что в эту станцию вложили много денег, но, вроде, и такого, до которого никому нет дела, – с Владивостоком. У нас же про этот город вспоминают, когда там идет либо ледяной дождь, либо очередной саммит. И я предложил донести через этот город мысль, что нельзя забывать своих, какими бы далекими они ни были. Я в восторге от Владивостока, от людей, от того, как нас приняли. Это прекрасное место, очень красивый край, и я мечтаю снять там еще какое-то кино, чтобы популяризировать этот регион, чтобы люди туда поехали путешествовать.
Как раз там вы непрерывным кадром снимали сцену падения метеоритов. Это оказалось сложнее, чем, например, снятые в замкнутом пространстве сцены с Анатолием Белым?
Это очень разные вещи. Сцена разрушения, падения метеоритов была дерзким вызовом и мне самому, и всей съемочной группе. Можно отдельный фильм сделать о том, как снималась эта сцена, потому что треть всего съемочного периода, финансовых средств, времени и компьютерной графики были отданы на эту сцену. В космической части были свои сложности, потому что в данном случае герой все время находится в невесомости, которая в кино достигается разными техническими приемами. Буквально под каждый кадр нужно было что-то придумывать, изобретать, создавать какие-то специальные устройства, механизмы, подъемники или тросы, перевернутые декорации. Это целый комплекс технических и съемочных приемов, которые мы отчасти придумали или разработали во «Времени первых». На «Мире» мы работали с той же командой, поэтому в принципе было легко, хотя мы всегда придумываем что-то новенькое.
Вы как режиссер, кажется, в принципе любите заморочиться. Понятно, что «Время первых» было в авангарде современных фильмов про космос, но даже, помню, на «Чернобыле», куда я приезжала на съемки, вы чуть ли не хронологические таблицы каждого героя выстраивали и свою в связи с ними режиссерскую систему. Не хочется уже как-то отдохнуть, и, как некоторые ваши коллеги, просто снимать по накатанной?
Да я не устал (смеется). Это же все-таки игра! Профессия предполагает некую увлеченность, желание что-то и себе самому доказать, и другим. Мне интересно бросать определенные вызовы и делать то, что, грубо говоря, никто не делал. Хотя сейчас такое уже сложно найти – все-таки тот же Голливуд преуспел. Это во времена «Дозоров» с Тимуром Бекмамбетовым мы делали вещи, которые действительно никто до нас никогда не делал, и потом их уже тиражировали и цитировали. Сейчас с этим сложнее, хотя точно не многие решатся на упомянутую вами однокадровую 10-минутную сцену, когда у тебя постоянно что-то в кадре рушится, что-то происходит, и ты должен в честную все это отыгрывать и показывать. Это задачка нетривиальная. И мне нравится такие задачи самому себе создавать. Когда я рассказывал съемочной группе о том, как эта сцена будет выглядеть, я не видел ни одного равнодушного лица. В основном, конечно, люди отводили глаза, потому что считали, что это невозможно сделать, но, вроде как, доверие ко мне есть, и, если я сказал, то значит у нас что-то получится. И то, с каким желанием все бросались в работу, мне показалось очень ценным. Это было всем интересно – и актерам, и специалистам по спецэффектам, и всей съемочной группе.
«Мира» балансирует не только на грани Земли и космоса, но и между двумя персонажами – в исполнении Анатолия Белого и Вероники Устимовой. Кто же из них главный?
Вы сейчас задали вопрос, который мучает нас с самого начала работы. Мне кажется, тут удалось соблюсти баланс – у нас действительно два главных героя, и одинаково волнительно наблюдать и за девочкой, и за ее папой-космонавтом. Это тот самый случай, когда ритм повествования и переключение с одного героя на другого позволили сделать эмоциональные и визуальные качели. Если обратите внимание, в фильме этому посвящается целая сцена. Когда девочка в рушащемся здании пытается найти своего брата, а в этот момент папа в космосе пытается наладить с ней связь и тоже испытывает разные сложности. Это длинная сцена, но она снята так, что как раз переходы от одной локации к другой, от одного героя к другому происходят бесшовно и незаметно. Они дополняют друг друга, и энергия одного героя перетекает в энергию другого. У них появляется эмоциональная связь, несмотря на десятки тысяч километров между ними. И это визуальный прием, который помогает раскрыть ментальную связь между нашими героями и показать, что оба одни соединяются в одно целое.
При этом их сложно назвать даже не то, чтобы положительными, но героическими в традициях нашего кассового кино последнего времени. И девочка, в общем, трудный подросток. И папа ее бежит в космос от бытовых проблем.
Я не считаю их характеры сложными, но и ходульными, упрощенными не назову. Создавая персонажей, мы ориентировались на сегодняшнего зрители и его восприятие мира. Поэтому и героиня получилась не киношная, а обычная девочка-подросток, у которой есть свои любовь, мечта, страхи, комплексы, и такую девчонку ты можешь встретить в соседнем дворе. Это касается и героя-папы. Он, с одной стороны, космонавт и исследователь, талантливый специалист, но с другой – рефлексирующий человек, который бежит от своих страхов и семейных проблем. Для него полететь в космос – гораздо проще, чем просто подойти и извиниться перед дочерью. И это те моменты, которые делают его объемным и непростым героем.
Есть ли в том, чтобы улететь в космос, а не просто поговорить – какой-то национальный менталитет?
За всю нацию я, конечно, не скажу, но про себя могу отметить, что, да, бывают ситуации, когда, казалось бы, очень простое решение – просто подойди и заговорить с человеком – оказывается гораздо сложнее, чем другой, возможно, более деструктивный путь. Мне кажется, это в принципе присуще людям разных культур и национальностей.
Помимо двух главных героев есть в фильме еще и прекрасный парень Миша, которого сыграл Евгений Егоров.
Это очень важный для меня персонаж и связующее звено для наших главных героев. Это человек, который пережил очень большую травму. Он дико позитивный, общительный, на все смотрит легко и абсолютно настроен на жизнь, но при этом он молодой парень, который в самом расцвете сил лишился руки, стал инвалидом и теперь ходит с протезом. Для меня это в каком-то смысле ролевая модель – как, несмотря ни на что, оставаться на позитиве и продолжать жить. На роль Миши у нас, кстати, было много претендентов – замечательных молодых актеров, – но Женя Егоров покорил всех с первого появления. Он пришел на пробы, где надо было делать небольшой, но трюк, там нужно было кувыркнуться через голову и плюхнуться на диван. Он пришел на позитиве, с порога всех обаял и сказал, что может, конечно, сделать трюк, но неплохо бы принести полотенца и бинт, если есть. Мы не очень поняли, спросили, в чем дело, и оказалось, что он приехал к нам чуть ли не с операционного стола. Ему только что удалили аппендицит, но он так сильно хотел попасть в наш фильм, что пришел на пробы прямо из больницы и все готов был сделать, только вот кровью не хотел всё залить, если вдруг швы разойдутся. В общем, настоящий супергерой, как и его персонаж.
А если говорить про исполнителей главных ролей?
Моя любимая история – это чудо, которое случилось с нашей главной звездой Вероникой Устимовой, девочкой с большим актерским талантом и работоспособностью. Она первая пришла на кастинг, я получил ее видео и понял, что кастинг можно закрывать – у нас есть исполнительница главной роли. Так и написал кастинг-директору, но все подумали, что это шутка. Потом было где-то 4-5 месяцев проб и 200 с лишним человек на эту роль, но никто так и не смог перебить те первые ощущения.
Наверное, сейчас самый больной вопрос про Анатолия Белого. Не пугает ли вас эта ситуация, что вы так долго работали над фильмом, а теперь исполнитель главной роли находится в черных списках. Насколько режиссер сейчас вообще свободен в выборе артистов?
Режиссер-то свободен, тут вопрос, насколько артист готов работать в текущих условиях. Я уважаю точку зрения всех людей и считаю, что человек, имеющий понятное и комфортное ему восприятие той реальности, в которой он находится, имеет право поступать так, как считает нужным. Хорошо это или плохо – я не собираюсь оценивать, это вопрос его личного выбора. Другой вопрос, что, если ты работаешь в большом коллективе, где задействовано порядка 400 человек, есть некая ответственность перед ними, уважение к их труду. Вне зависимости от того, какой позиции ты придерживаешься. И надо это осознавать и иметь в себе какую-то силу для того, чтобы проявить уважение к своим коллегам. Сейчас, естественно, выбирая актеров на роль, я вынужден уточнять текущие планы артистов, потому что это, опять же, касается производственного процесса: не исчезнет ли актер завтра со съемочной площадки и не уедет ли куда-нибудь.
Ну и название фильма у вас практически оппозиционное.
Ну что вы, у нас же нет восклицательного знака в конце. Я понимаю ваш вопрос и могу прокомментировать так. В свое время в разгар Холодной войны началась космическая программа «Союз-Аполлон». Это то, что шло абсолютно в разрез со всей политической стратегией США и СССР. Казалось бы, гонка вооружений, Железный занавес, холод в отношениях и все прочее, но вдруг ученые начинают всерьез обсуждать «Союз-Аполлон» и второй проект – совместную программу термоядерного синтеза. Это две абсолютно уникальные научные вещи, которые были направлены на прогресс человечества в разрез политической конъюнктуре. Именно посредством того, что ученые посмотрели гораздо дальше и глубже, нежели политики, они во многом растопили лед отношений. И я уверен, что эти программы как раз позволили избежать конфликта в тот момент, и так надолго установили мир и порядок у всех в головах, люди начали думать все-таки о перспективе человечества, а не конкретной территории. Сейчас ситуация такая же. Я считаю, что должны быть движения вне текущей повестки, а чуть-чуть впереди ее, потому что рано или поздно это все равно должно закончиться, и то, в каком состоянии мы окажемся, когда все устаканится, это важно. Я для себя решил так – продолжать делать то, что делаю и делать это хорошо, качественно, чтобы было не стыдно за потраченное время.
Отсутствие голливудских релизов, на ваш взгляд, расширяет возможности российских режиссеров или напротив лишает здоровой конкуренции?
Про лишение конкуренции я бы точно не говорил, потому что зритель все равно делает выбор: у него есть возможность все это смотреть. Конкуренция растет. Если раньше зритель ходил в основном в кинотеатр и его можно было завлечь перетягиванием афиши, то сейчас точно нужно делать что-то качественное, чтобы зритель захотел пойти именно в кинотеатр, а не просто остался перед телевизором или компьютером. Так что стало даже сложнее. Но если мы говорим про тот же новогодний марафон, то, понятно, что если бы сейчас у нас стоял «Аватар 2» – я уверен, это большое грандиозное кино, – то он бы снес всё, и смысла бы не было вообще выходить. Я это уже проходил – в свое время релиз «Черной молнии» был вместе с первым «Аватаром». И какие бы ни были наши старания и усилия, против такой лавины мы бы были беспомощны. Конечно, то, что сейчас «Аватар» не встает в кинотеатральную сетку в таком большом объеме, как мог бы, поможет российским релизам хоть как-то выступить в новогоднем прокате.
А чего вам сейчас не хватает в российской киноиндустрии? Как режиссеру, как зрителю – тут можно отвечать с разных позиций.
Очень хочется нестандартно ответить на этот вопрос, но вы не поверите – мне, если честно, не хватает цензуры. Не в плане того, что мат начинают запрещать или сейчас, не дай бог, иностранные песни запретят. А именно в плане какой-то концепции. Опять же я не говорю о той концепции, что недавно представили, где мы должны снимать шаблонное патриотическое кино. Нет, нужна какая-то современная идея, тенденция, по которой нужно оценивать проекты, чтобы как раз избегать ходульные, шаблонные проекты или те, что просто пытаются пародировать западные. Очень хочется, чтобы появилась некая оценка качества сценария на этапе принятия решений о финансировании, которая бы показывала, что это действительно проект с какой-то нашей идентичностью. Хочется, чтобы у российского кино появилось свои лицо и характер, чтобы снова в мире о нем заговорили, несмотря ни на что.
Фильм «Мира» в кинотеатрах с 22 декабря.
Ссылки по теме
«Российский кинобизнес»: Гай Ричи против Григория Константинопольского
Евгений Егоров: «Смотря фильмы Балабанова, понимаешь, что такое настоящее кино»
Анатолий Белый спасает дочь, находясь в космосе, в трейлере фильма «Мира»
Поддержку Фонда кино получат сиквел «Холопа», новая экранизация романа «Сто лет тому вперёд» и «Кракен» Алексея Сидорова
Анатолий Белый прямо из космоса поможет дочери спасти город
Стартовали съемки фильма-катастрофы «Мира» с Анатолием Белым и Дарьей Мороз
«Время первых»: Русский супергерой — человек-космонавт
Как Гагарин и Титов: 20 фильмов о реальных космонавтах и истории освоения космоса
Дмитрий Киселёв вернётся в космос
«Чернобыль. Зона отчуждения»: Три, два, один – финал
Свежие комментарии