В подборке «Сохранить как» Алексей Филиппов рассказывает о десяти картинах, чьи перспективы показа в России до сих пор туманны: появятся ли они после фестивалей на стримингах, или даже окажутся в прокате, вопрос, скорее, риторический. Однако игнорировать их вместе с индустрией не стоит.
10. «Поклонение»
Заключительное звено арденнской трилогии бельгийца Фабриса Дю Вельца, который использует романтический флер мест, где разрывались сердца рыцарских романов, чтобы поразмышлять о жутких тенях беспрекословной любви. «Поклонение» — подростковая версия «Бонни и Клайда» или «Пустошей», где спусковым крючком к (по)бегу влюбленных становится не столько экономика и конфликт поколений, сколько трактовка «нормальности». 12-летний Поль (Тома Жория) вместе с матерью живет при психиатрической лечебнице, помогает ей и общается с местными птицами. Его уклад меняет прибытие Глории (Фантина Ардуин из «Хэппи-энд»), которая убеждает юношу, что здесь ее не лечат, а держат против воли. Трип влюбленных, раскрашенный бликами солнца юности и тактильностью взросления, постепенно омрачается убийствами и медленным помутнением рассудка Глории. Дю Вельц, живописуя жизнь в лечебнице как детский Эдем и врачебную Преисподнюю одновременно, показывает все грани романтического мифа — от сказки до хоррора, освобождения до болезненной (со)зависимости, часто именуемой судьбой.
Читайте о «Пустошах» и еще 19 отличных фильмах 1970-х
9. «Убирайся к черту»
Ходячие мертвецы снова в тренде — только в Южной Корее в год пандемии вышло два зомби-хоррора почти подряд («Поезд в Пусан 2» и «#выжить»), знаменуя не только смерть, но и новую жизнь. Тайваньский дебютант И-Фань Ван, правда, начинает с иносказательной дали: кровожадный парламент, населенный идиотами и бандитами, установил в прибрежном городе завод, из-за которого местные жители глупели и хуже себя чувствовали. Молодая депутатка Сюн (Меган Лай), уроженка этого города, пытается что-то изменить, но терпит фиаско, а ее глуповатый телохранитель Ван (Брюс Хун) неожиданно становится новым кандидатом от народа, которому Сюн попытается нашептать, как сделать жизнь в Тайване менее мучительной. Ван высмеивает политические баталии, которые похожи на гладиаторские бои и цирковые номера одновременно, а потом превращает политиков в тех, кем они часто оказываются, — кровожадных монстров, которые заражают своей узостью мышления других. По Вану, чистота сердца и сознания оказывается антидотом от всех этих сложных манипуляций, но важнее поп-культурная каша, которую он выплескивает на экран. Манга-эстетика и ожившие мемы (например, to be continued), музыкальная караоке-пауза посреди бойни и развязанные руки категории Б, мизансцены файтингов и визуальные гэги (в одном из эпизодов политик дерется бутафорской ядерной боеголовкой на фоне обоев с атомным грибом). Если бы «Скотт Пилигрим» был зомби-хоррором, а у внутренней свободы было визуальное воплощение — получился бы фильм И-Фань Вана.
Читать подробнее
8. «Черный медведь»
Бывшая актриса, а ныне независимая постановщица Элисон (Обри Плаза) приезжает в загородный коттедж, где планирует плодотворно поработать над новым сценарием. Хозяева дома — бывшая танцовщица Блэр (Сара Гадон) и музыкант Гейб (Кристоффер Эббот) — ждут ребенка, но по пассивной агрессии реплик и недоумевающим взглядам становится ясно, что их отношения далеки от семейной идиллии. Новый фильм инди-режиссера Лоренса Майкла Левина экспериментирует со сценарной структурой слоубернера — и вместо медленно подкрадывающегося кровавого финала предлагает мета-комментарий о кино и взаимодействиях людей в кадре и за его пределами. Если говорить расплывчато, то Левин остроумно и в двух родственных, но отличных манерах (подслеповатый мамблкор и кассаветиевское инди на разрыв аорты) рассказывает о соприкосновении вымысла и реальности. Это загадка без отмычки, посвященная переводу личного опыта в плоскость сценария и рифме между съемками и отношениями, в которых не избежать манипуляций. Супруга Левина — не менее амбициозная постановщица и актриса Софи Такал, которая в 2019 году навела шороху феминистским ремейком «Черного рождества» — первого, как считается, слэшера. «Черный медведь», посвященный Софи, созвучен с ее фильмом не только прилагательными, но и дискуссией о правах женщин, хотя в действительности предлагает два взгляда на одну историю: одна радикально выметает из декораций слэшера практически все, кроме слов; вторая напоминает американскую версию «Вечного света» Ноэ, который, впрочем, делился на похожие две главы. В финале Левин оставляет зрителей не наедине с зажигательной дискотекой, а с легкой ухмылкой Элисон — шалость удалась.
Читать рецензию на «Вечный свет»
Читать о 15 новых феминистских хоррорах
7. «Заглавные буквы»
Многостаночник Раду Жуде, выпускающий практически по фильму в год, вновь осмысляет румынскую историю на стыке неигрового кино и документального театра. В 1981 году старшеклассник Мигул Калинэску написал мелом на заборе послание к согражданам: мол, давайте бороться за лучшую жизнь и свободу, как товарищи из Польши – при помощи профсоюзов. Румынская полиция долго шла по следу, перелопачивая стопки доносов, потом долго общалась с Мигулом, его разведенными родителями и школьными друзьями. На основании этих протоколов разыгрывается сухая театральная часть: авторы доносов и объяснительных, глядя в камеру, зачитывают признания и наблюдения. Монологи (реже – диалоги между членами семьи) перебиваются кадрами с румынского телевидения того времени: детские передачи, реклама автомобилей и холодильников, концерты, оптимистичные новости. Калинэску перевоспитали – правда, в 1985 году, не дожив до смерти Чаушеску четыре года, он умер (слегка не дотянув до 20 лет). Фильм начинается и заканчивается неоновой могилой, установленной на сцене: памятником слаженной промывке мозгов – на телевидении, в обществе, в семье.
Читайте о других отличных румынских фильмах
6. «Гигант»
Премьера полнометражного дебюта Дэвида Рабоя состоялась в Торонто-2019, но до цифрового проката фильм добрался только в 2020-м и настолько сбил с толку зрителей, что оценка IMDB застыла на парадоксальной для столь ладной и живописной картины цифре 4/10 (критика, впрочем, тоже, скорее, безжалостна). Разочарование и даже фрустрация понятны: Рабой ведет повествование, свитое из воспоминаний, кошмаров и давящей реальности, где последнее лето детства в конце XX века совпадает для Шарлотты (Одесса Янг) с годовщиной самоубийства матери и деятельностью серийного киллера по прозвищу Гигант, который убивает исключительно девушек ее типажа. Сюда бы подошел эпиграф «Поклонения», где приводилась фраза писательского тандема Буало и Нарсежака: мол, нужно лишь немного фантазии, чтобы за самым обыденным жестом обнаружить повод для тревоги (а разум человека способен порождать чудовищ и фей). Так и «Гигант» — сгусток подростковой жути, который принимает очертания то аттракциона в виде летающей тарелки, то загадочного исполина, то призрака матери, то просто стучит в висках, выворачивая душу без особого повода. Как и Дю Вельц, Рабой обрывает повествование на полуслове, но его последний кадр — концентрат удушающего вайба фильма: все смутные тревоги — не найти нормальную работу, остаться без любви, пойти по стопам матери, столкнуться с повседневным насилием, наконец, — сливаются в исполинскую тень. Что дальше — вопрос не нескольких минут или часов экранного времени, а, в общем, целой жизни.
5. «Создавая Монтгомери Клифта»
Подробное документальное исследование жизни и легенды актера Монтгомери Клифта, которое провел его племянник и киновед Роберт Андерсон Клифт вместе с супругой Хиллари Деммон. «Создавая…» — фильм-коллаж, в котором редкости из семейных архивов перебиваются заголовками газет почти вековой давности, а реплики самого Клифта и его близких опровергают происки желтой прессы и ленивых биографов, списывавшие раннюю смерть артиста, равновеликого Брандо и Дину, на результат голливудской гомофобии. Не то чтобы артист с ней не сталкивался, но свою бисексуальность он особо не скрывал, а больше внимания уделял работе, в которой был очень дотошен и избирателен. Возможно, на подступах к 50-ти его доконала студийная узколобость и микс обезболивающих с алкоголем, но прямых ответов фильм не дает: как и любой человек, его герой — непостижим. Клифт-младший лишь демонстрирует россыпь взглядов на легендарного дядю, попутно рассказываю историю всей семьи.
4. «Яблоки»
В Греции — а быть может и мире — бушует эпидемия амнезии: люди забывают себя, люди забывают все. Так и Арис (Арис Серветалис) ехал по делам, а приехал в тупик, прошел курс лечения — не помогло, попробовал другой, экспериментальный — с перечнем заданий на магнитофоне, — но лучше бы не пробовал, чтобы не узнать, что потерял. Дебют Христоса Нику, учившегося странности греческой новой волны на «Клыке» Йоргоса Лантимоса вторым режиссером, — скромный и ладный, как заглавный плод, умещающий в названии историю цивилизации от Райского сада до бренда Джобса. Он стремятся жить в доайфоновую эпоху, но лишь дробит его функционал на главы. Фотоснимки как родная память. Голос из магнитофона как социальные предустановки, тренинги, аудиокниги, подкасты и просто информационный шум. Дискотека как попытка плейлистом разогнать в себе какие-то чувства. Список контактов как список знакомств. Чекин — как точное свидетельство, что ты где-то был и с тобой что-то было. Арису отформатировало память, разъяв его на несколько невеселых функций, но это не новый старт и не попытка пойти своим путем, а лишь детектив с известным итогом. «МHЛА» сообщает финальный титр. По-гречески всего лишь «Яблоки».
Читать подробнее
3. «Хенд мейд»
Документальный альманах о людях и труде, шоураннером которого выступил Евгений Григорьев: из полудюжины историй разных постановщиков складывается ода любимой работе, чей символический вес варьируется от возможности не гнуть спину на самодуров до диалога с собой и смысла жизни. Вместе с тем «Хенд мейд» показывает не только, как в России концепция труда эволюционировала от рефлекса до возможности самореализации и самопознания, но и берет еще выше. В сущности, любое дело, выбранное сердцем и составляющее пульс жизни, само формирование биографии — и есть хенд мейд, попытка оставить после себя в бренном мире как минимум удобный стул, несколько пронзительных кадров, пару услышанных строк.
Читать рецензию
Слушать подкаст о документальном кино
2. «Облако в ее комнате»
Дебют китайской постановщицы Чжэн Ли Синьюань рассказывает завораживающе меланхоличную историю 22-летней Музи (Цзинь Цзин), которая на Новый год вернулась в родной Гуанчжоу. Черно-белая картина, напоминающая одновременно расплывчатое воспоминание и волнующий сон, запечатлевает лимб момента: позади — (с)мутное прошлое (родители в разводе, карьера не стартанула, на личном фронте — туман); впереди — растерянность и страх повторения чужих сценариев. Как у родителей, которые не слишком успешно строят жизнь по отдельности, или как у незнакомца, который приехал в Гуанчжоу и застрял здесь на долгие годы. Новое поколение китайских кинематографистов не слишком лучится оптимизмом — вспомнить хотя бы «Слон сидит спокойно» другого дебютанта, уже покойного Ху Бо.
1. «Двадцатый век»
Фантасмагорическая история про реального премьер-министра Канады Уильяма Лайона Макензи Кинга (Дэн Бирн), который в конце XIX века только собирается бороться за высокий пост. Впереди его ждут серьезные испытания: борьба за сердце девушки, которую увидела во сне его мать и назначила суженной, испытания для кандидатов в премьер-министры (довольно идиотские), участие Канады в британо-бурской войне, конфронтация милитаристской части Канады с франкоговорящей миролюбивой. «Двадцатый век» – дебют Мэттью Ранкина – довольно изобретательно излагает факты из истории Канады, но в формате синефильской сюрреалистичной комедии, где смешиваются Гай Мэддин с его любовью к эстетике немого кино, зараженные линчевским гротеском комедии 1930-х, картонные декорации и абсурдистский юмор. Все здесь – вымысел, но и все здесь правда: от разделенной Канады до имен многих политиков и участия страны в войне с бурами; вместе с тем это история взросления, полнящаяся сексуальных намеков и гендерной игры (некоторых героинь играют мужчины, некоторых героев – женщины с усами). Настоящий праздник без границ.
Специальное упоминание: «Мальмкрог», «Ништяк, браток», «Волны»
«Мальмкрог» Кристи Пую — экранизация «Трех разговоров о войне, прогрессе и конце всемирной истории» (1899) философа Владимира Соловьева в формате плотнейшего (гуще «Сьераневады»!) разговорного костюмного застолья европейской культуры в ожидании ужасов XX века.
«Ништяк, браток» Артура Джонса — биография лягушонка Пепе, прошедшего за 20 лет путь от героя независимого комикса до мема, символа сетевого одиночества и «новой свастики», ассоциирующейся с альт-райтами и президентской кампанией Дональда Трампа.
«Волны» Трея Эдварда Шульца — двухчастный фильм автора «Оно приходит ночью» о подростках-афроамериканцах из Флориды, где брат и сестра по-своему проходят взросление — через идеологию агрессивного успеха (эта глава похожа на убойный сборник рэп-клипов) и мягкое принятие себя и окружающих (тут уже веет Терренсом Маликом).
Ссылки по теме
«Сохранить как…» - 2019: Лучшие фильмы года, не выходившие в российский прокат
«Сохранить как...» 2018: Лучшие фильмы года, не выходившие в российский прокат
«Сохранить как»-2017: Лучшие фильмы года, не выходившие в российский прокат
«Сохранить как...» // Лучшие фильмы 2016 года, не вышедшие в прокат
Сохранить как...
Сохранить как…
Свежие комментарии