«Холодная война»: Родина и смерть

Получивший приз за режиссуру в Каннах фильм Павла Павликовского о сложности национального самоопределения В российском прокате «Холодная война» - один из главных призеров Канн этого года - появится только осенью, но уже летом картину можно было увидеть на нескольких кинофестивалях. Алексей Филиппов посмотрел новую работу Павликовского - и убедился, что эта одна из самых интересных премьер года.

Новости СМИ2

1949 год, по послевоенной коммунистической Польше колесит интеллигентный дирижер Виктор (Томаш Кот), собирает народные песни, а затем и ансамбль, который композиции, взращенные землей польской, будет распевать. Сначала - для души, потом - во славу партии (и товарища Сталина, единого вождя для всех стран Восточного блока). Среди белесых дивчин затесалась и обладательница непростого прошлого Зула (Иоанна Кулиг из «Откровений» Мальгожаты Шумовской), исполнившая песню «Сердце» из комедии «Веселые ребята». С ней у Виктора случается неизбежный роман. Отношения их складываются так же сложно, как обстановка в старушке-Европе во времена Холодной войны: она на него вынужденно постукивает (но более-менее безобидно), он хочет в Париж, к прогрессивному искусству. К 1955 году их любовь разделяет граница на пару с железным занавесом, но сердце покоя, естественно, не хочет. «Холодная война» - новая картина польского постановщика Павла Павликовского, пять лет назад очаровавшего «оскаровскую» киноакадемию лаконичной драмой об ужасе истории «Ида». Новый сюжет он аранжирует точно так же: почти квадратный кадр 4:3, успокаивающий монохром, сменяющаяся галерея лиц, за которыми практически не видно антуража и пейзажей. Павликовский будто издевается, противореча крупностью кадра масштабному названию. В этом однако и заключается режиссерский метод: через складки и тени на лицах показывать кипучие исторические процессы, вскрывая через простые человеческие эмоции бездну отношений с глобальным. «Холодную войну» запросто можно смотреть как чистый романтик, аскетичный европейский «Ла-Ла Ленд», замешанный на народных песнях и разыгранный в декорациях двадцати послевоенных лет в коммунистической Польше, еще не развалившейся на части Югославии, распиленном Берлине и, конечно, столице свободы Париже. В сущности, Павликовский без длиннот и кокетства повторяет структуру утомительной романтической трилогии Ричарда Линклейтера «Перед рассветом», «Перед закатом», «Перед полуночью», заставляя Виктора и Зулу встречаться вновь и вновь - каждый раз немного в разных статусах. Впрочем, их портреты до известной степени схематичны: он черноволосый и слегка потрепанный поэтичный гений без прошлого (и, в общем-то, будущего), она - выросшая посреди невеселого быта блондинка, неспособная справиться с задачкой модели «метафора», зато живущая каждый день как последний и умеющая подстроиться под любую систему. Объединяет их только любовь - загадочная и порой суровая. Центральную метафору фильма, которая не дается Зуле, озвучивает французская поэтесса: «Маятник убивает время». Для неё это строчка значит, что любить можно в любое время; Павликовский же снимает ровно об обратном (не случайно слова вложены в уста героини, которая не понимает контекст коммунистической Польши). То, что может показаться эстетически выверенной, но абсолютно рядовой историей любви, расписанной на две партии (не случайно Зула на первой встрече с Виктором выбирает исполнить народную песню а капелла), в итоге оказывается поэтическим размышлением о национальном и культурном самоопределении во время идеологической чумы. Инь и ян, черное и белое, мужское и женское, интеллигентное и пролетарское - в сложных отношениях контрастной пары на протяжении двадцати лет вырисовывается причудливая любовь к трудно формулируемой химере под название «родная культура» или даже «родина». Именно поэтому в качестве центрального образа Павликовский выбирает народные песни: рифмованные слепки национального сознания, помесь фольклора и исторической памяти с её многочисленными травмами, чью энергию коммунистическая власть пытается пустить в новое идеологическое русло (впрочем, ни в Польше, ни в СССР это особенно не сработало). Однако «Холодная война» не кино про сопротивление деревенских песен политическому прессу, но трагедия неприкаянности: Виктор и Зула не могут насладиться многолетней страстью точно так же, как не могут буквально найти место в мире. Павликовский снял актуальнейший фильм про трудности национального самоопределения: и в ансамбле, и в парижских клубах требуются превратные формы польской культуры, с которыми вступают в конфликт характеры героев. Они не просто свидетели того, как страна по очереди примеряет разные маски, то обращаясь к корням, то перенимая иностранную экзотику, то симпатизируя своим сынам, то отправляя их в лагерь. За этими переменами Виктор и Зула наблюдают как бы из первого ряда (размышляя параллельно, что же такое подлинная родная культура). Читайте также: интервью с Малгожатой Шумовской Оттого оператор Лукаш Зал, снимавший «Иду» и «Довлатова», и впивается в их потерянные лица. Как в «Сыне Саула» Немеша, где камера упорно пялилась в спину члена зондеркоманды, загоняя в расфокус ужасы концлагеря, исторические процессы будто уходят на второй и третий план. Как в монохромном шедевре Тарра «Гармонии Веркмейстера», где в звуках музыки и обшарпанных стенах отражались завихрения человеческого страха перед неизведанным. Павликовский же толкает персонажей на абсолютно шекспировский шаг, скупыми титрами намекая, что впереди маячит сложный 1968-й, который в этом году активно вспоминают во всем его историческом многообразии. На фоне консервативного поворота в современной Польше, который постаралась раскритиковать в «Лице» Малгожата Шумовская (Гран-при Берлинале), эта риторика Холодной войны будто бы вновь становится актуальной. Однако железный занавес опускается не только между конкретными странами и идеологиями, но банально между государством и его гражданами самых разных взглядов.