Кино

«Полночь в Париже»: Пока часы 12 бьют

Вуди Аллен в турне по Европе

Гил Пендер (Оуэн Уилсон), заурядный голливудский сценарист с амбициями серьезного романиста, гостит во французской столице, вожделенно охая на парижский образ жизни и мечтая переехать сюда навсегда. Его романтический пыл пытается остудить прагматичная обуза в лице стервозной невесты (Рэйчел МакАдамс), ее родителей-республиканцев и самодовольного псевдоинтеллектуала (Майкл Шин), соблазняющего чужую девушку выдержками из энциклопедий. Во время одной из одиноких ночных прогулок к герою подкатывает роскошное старинное авто и привозит на соответствующую вечеринку. Первыми из многочисленных новых знакомых Гила становится красивая и на первый взгляд счастливая молодая пара.

Новости СМИ2

Девушка жалуется на скуку и не расстается с бокалом шампанского, мужчина, дружелюбно протягивая руку, представляется: «Скотт Фицджеральд. А это моя жена Зельда».

Фильмы Вуди Аллена вот уже не первый десяток лет — предсказуемая радость каждого киногода. Редкий случай, когда эпитет «очередной» употребляется не со снисхождением, а скорее с умилением. В 2000-х Аллен повторяет творческую траекторию, которой следовал в 80-х, чередуя серьезные психологические конструкции с легковесными комедиями, которые от пресыщенности принято называть необязательными. Тогда за феллиниобразными «Днями радио» следовал меланхоличный «Сентябрь» и «Другая женщина», а не так давно в перерыве между «Матч-пойнтом» и «Сном Кассандры» Аллен развеялся милейшим кино «Сенсация».

«Полночь в Париже» — да, фильм очередной, милейший, легковесный и смешной. Именно в таких фильмах занятнее всего разглядывать уютную и знакомую алленовскую вселенную, легче всего принять законы, по которым она вот уже сколько лет существует. Здесь и так любимая им эпоха 20-30-х годов со своей непафосной роскошью и несмолкающим джазом, и трогательный, витающий в своих облаках писатель, и его вечно ускользающая муза (Марион Котийар), и разговоры об искусстве, и разговаривающий об искусстве псевдоинтеллектуал с ментальностью торгового агента.

Всё уже было и раньше, хотя эта ностальгия никогда не пользовалась такой популярностью — «Полночь в Париже» собрала невиданные для режиссера 120 миллионов долларов и в какой-то момент чуть не стала лидером американского проката. Такую неожиданность легко объяснить. Алленовские фильмы про те времена («Дни радио», «Пули над Бродвеем», «Сладкий и гадкий») всегда были эталоном непопулярного жанра ретро. «Полночь…» дает время ощутить знакомую почву под ногами и лишь затем вбрасывает зрителя в пространство прошлого — все-таки чувство ностальгии познается в сравнении. Но это не главное. Раньше даже в самых светлых уголках алленовского мира витала атмосфера фирменного иронического пессимизма. Самое яркое из недавних доказательств — «Вики Кристина Барселона», кажется, единственная на свете романтическая комедия о неизбежной банальности жизни. В «Полночи…» возможность подобного подвоха отсекается с первых же кадров. Это сказка про то, что когда часы двенадцать бьют, повседневность должна уступить место волшебству.

И если бы этот незамысловатый сюжет вплести в альманах «Париж, я люблю тебя», на этом можно было и закончить. Но в полнометражном фильме время идет по-другому, часы бьют несколько раз, и волшебство само становится повседневностью. Для Аллена это важная мысль: каждый мечтает о своем золотом веке, к которому он чуть-чуть не успел родиться. А волшебство становится повседневностью или повседневность волшебством — это вопрос выбора жизненной позиции, о том и фильм. Взаимопроникновение этих двух понятий, кстати, подчеркивается уже на уровне монтажа. Если первые пару раз фильму понадобилась якобы чисто служебная сцена, где символический перевозчик доставляет героя в другое измерение, то далее две, а затем и три эпохи сменяются уже просто монтажной склейкой. Гил, конечно, продолжает немного нервничать, но это лишь потому, что герой фильма Аллена обязан заикаться и потирать руки от волнения. А так в прошлое он уже заходит, как в лавку с пластинками.

При этом Аллену удается добиться полного погружения в ту эпоху при помощи простейших культурных кодов. Но это ни в коем случае не выразительное чтение Википедии. Гении не превращаются в штампы (тем более что слово «гений» — само по себе штамп). Скорее уж штампы здесь очеловечиваются. Хемингуэй, Элиот, Дали, Фицджеральд — все простые, милые, забавные люди, с которыми, как и с их произведениями, приятно провести несколько часов. Об Аллене и его фильмах, в принципе, стоит сказать то же самое.