Мальчишеское честолюбие и всеобъемлющая эрудиция: Станислав Ростоцкий о Сергее Эйзенштейне и его уроках

В издательстве АСТ вышла книга «Счастье — это когда тебя понимают», в которой собраны дневниковые записи режиссера Станислава Ростоцкого и обращенные к нему письма. 21 апреля было столетие со дня рождения постановщика «…А зори здесь тихие» и «Доживем до понедельника» — его не стало 10 августа 2001-го.

Новости СМИ2

Эта книга позволяет узнать, как Ростоцкий прошел войну и пришел в режиссуру, а также — о закадровых историях создания всем известных картин. С позволения редакции публикуем фрагмент о первом киносеансе и знакомстве с Сергеем Эйзенштейном, который мощно повлиял на будущего режиссера.



КИНО
Кино. Каким было бы наше детство без этого великого чуда рождения жизни на белом куске материи? Не знаю. «Телевидение» — тогда просто еще не существовало такого слова. В Москве не было еще ни метро, ни троллейбусов. Но уже было кино.

Первый раз я попал в кинотеатр лет, наверное, в 5. Я не запомнил весь фильм, который тогда увидел, но запомнил мясо с копошащимися в нем червями, болтающееся на шнурочке пенсне, накрытых брезентом людей.


Эйзенштейн при своем небольшом росте и весьма заметной полноте двигался так, что мог не только рассказать, но и показать то или иное движение прима-балерине. Я никогда не забуду его занятия в балетном училище Большого театра, где он ставил в нашем присутствии танцы для дуэта Сусанны Звягиной и Кости Рихтера на музыку Бизе (Кармен и Хосе) и по сюжету «Свадьбы» Чехова (телеграфист Ять и Змеюкина). Он добивался полного совпадения мелодического рисунка и движений актеров, вызывая подчас неудовольствие балетмейстера, так как то, что показывал он, не укладывалось в каноны классического балета.

Когда я теперь смотрю балеты замечательного балетмейстера Григоровича, я часто вспоминаю Эйзенштейна, ибо вижу в этих балетах то, что уже тогда пропагандировал Эйзенштейн.

О работе Эйзенштейна в кино не скажешь лучше, чем сказал об этом на вечере воспоминаний в 1958 году Илья Григорьевич Эренбург: «Кино еще далеко до классики. Но если кино когда-нибудь станет классическим искусством, то в картинах, которые мы назовем классическими, будет все то, что уже было, пусть в еще незаконченной, зачаточной форме, но уже было в картинах Эйзенштейна».



Да, он был энциклопедистом и классиком. Как-то он сказал мне:
— В детстве я прочитал Анатоля Франса: «Мои лекции в Буэнос-Айресе», — и дал себе слово, что когда-нибудь тоже прочту лекции в Буэнос-Айресе! Ну и что же! Я прочитал лекции в Сорбонне на французском языке, в Лейпциге на немецком языке, в Оксфорде на английском языке. Когда меня позвали в Буэнос-Айрес, я уже не поехал: мне было неинтересно.

Эти слова — одновременное свидетельство мальчишеского честолюбия, огромного упорства, трудолюбия, всеобъемлющей эрудиции.

*В то время С. М. Эйзенштейн жил на территории «Мосфильма». Дом, в котором была его квартира, не сохранился.