Вторая картина шведского режиссера Йоханнеса Нюхольма начинается с кадров сумрачного леса, по которому бредут трое: низкорослый дядечка в костюмчике денди, кудрявый амбал с полотен о деревенской жизни, несущий мертвую белую собаку, и сосредоточенная девушка со смольной прической плакучей ивы, еще и ведущая на поводке питбуля. «Умер мой петушок, дружок мой», – поет дядечка. – «Коко-ди, коко-да». На припеве его заедает, монтаж начинает копировать вальс заевшей пластинки. В стык идет контрастно пестрый рисунок на музыкальной шкатулке, где эти же трое изображены, но по-детски жизнерадостно: впереди шагает франт в белом фраке и насвистывает, девушка в приятном синем платье выгуливает собаку, верзила идет поодаль с удочкой под мышкой, погруженный в мирные мысли.
Так за пару минут «Коко-ди Коко-да» вскрывает все содержательные карты, хотя пазл складывается ближе к финальным титрам, отчего первые зрители (он прокатился по фестивалям – Sundance, Гетеборг, Роттердам) пытались оберегать лапидарный сюжет, опасаясь испортить скандинавскую шкатулку-страшилку спойлерами. Твистов, однако, не предвидится: Нюхольм завуалировано, но сразу выкладывает все как на духу, а его главное оружие – методичность и скандинавское спокойствие, которое производит более пугающий эффект, чем всякие незнакомцы в лесу. (Далее – осторожно – спойлеры.)
Итак, семейная пара Тобиас и Элин (Лейф Эдлунд Йоханссон и Ильва Галлон) отмечают наступающий день рождения дочери Майи в приморском кафе: под аккомпанемент какого-то народного праздника из соседнего зала, где веселятся немолодые люди, глядя на ряженых с вставными зубами и неприятными голосами. Семейство загримировано под зайчиков и поедает устриц, на которых у Элин вскоре обнаружится серьезная аллергия. Следующим утром в больнице, возле матери, неожиданно умрет Майя. Ей должно было исполнится восемь.
В петлю бесконечной скорби, мрачный парафраз этой роковой восьмерки, превратится и жизнь Элин и Тобиаса, которые три года спустя решат провести отпуск вне дома – и снова куда-то поедут. Гробовое молчание в салоне будут нарушать только сухие перепалки; в результате одной из них Тобиас свернет в лес и поставит там палатку – чтобы продемонстрировать жене, что он все контролирует. Ночью, когда Элин захочет в туалет, она столкнется с той развеселой троицей, что прогуливается по чаще под детскую песенку про мертвого петуха. Ничем хорошим это не закончится.
Так будет повторяться раз за разом: на глазах у Тобиаса сказочные уродцы будут измываться над женой, а потом и над ним, акцентируя внимание на половых органах. Дурной сон станет ходить по кругу, а растерянный муж – искать спасительный выход. Каждую неудачную попытку пройти этот жизненный путь венчает кадр с высоты птичьего полета, напоминающий фрагмент макета – вроде холма на детской железнодорожной станции. За неполные два года об устрашающей силе миниатюр в хорроре напоминали минимум дважды: в «Реинкарнации» Ари Астера и «Избушке» дуэта Фиала-Франц, где фигурировали разного рода кукольные домики.
Однако лента Нюхольма в той же пропорции хоррор, что и драма: грань между ночным кошмаром и бытовой обеспокоенностью давно стерта, а разговор о так называемом ренессансе фильмов ужасов заставил поверить в драматический потенциал страха даже самых упертых снобов. Ближайший аналог шведской истории ужаса – хладнокровный социальный триллер «Забавные игры» Михаэля Ханеке: камера Тобиаса Хёйм-Фликта и Юхана Лундборга наблюдает за происходящим с холодным любопытством, от показанного на экране не спрятаться и не скрыться, оно забирается под кожу и неприятно там зудит. Неуютный жизнерадостный наигрыш в приморском ресторане, напоминающий о бэд-трипе при свете в «Солнцестоянии», сменяется апатией и хтонью в духе «Антихриста» Ларса фон Триера, только без многозначительности и избыточности.
За скандинавскую самобытность здесь отдувается титульная детская песня и театр теней, на зайчиках объясняющий, что же случилось. Пестрая птица жизни унесла зайчонка, а его родители заперли пернатое создание в клетку и постарались эту ситуацию загнать куда-то в умолчание. Победить, справиться, разобраться с горем и смертью так, будто это какие-то лесные разбойники, неудачно пройденный уровень в игре.
Однако не вышло. Сказки учат не только, что можно жить долго и счастливо, но и что смерть поджидает за каждым углом. Золотой фонд детских историй – это в той или иной степени россказни о том, что жизнь прискорбно и внезапно конечна. И если запрятанное в песенках, рисунках и историях мрачное послание для детей давно стало трюизмом, то, быть может, в сознании взрослых оно немного запылилось. Смерть, увы, не идет по хронологии.
«Коко-ди Коко-да» в прокате с 29 августа.
Ссылки по теме
«Солнцестояние»: Дух Огня
Свежие комментарии