За последние лет пятнадцать Одесса стала весьма привлекательной темой для российских кинематографистов. То ли изрядно мифологизированный одесский колорит подкупает своей абсолютной идентификацией, то ли продюсеры делают ставку на рефлексы аудитории – раз Одесса, значит – будет смешно. Возможно, это и работало бы, но при одном условии: кино про Одессу должны делать одесситы, то есть люди, безошибочно отличающие миф от реальности. В противном случае получается кино «на экспорт», прекрасно продающееся тем, кто об Одессе знает в основном по анекдотам и мимолётным туристическим впечатлениям. К примеру, многие персонажи сериала «Ликвидация», полюбившегося основной массе россиян, в глазах одесситов выглядят примерно так же, как Арнольд Шварценеггер в картине «Красная жара» - нелепо и карикатурно. И если ту же «Ликвидацию» спасает Владимир Машков, проведший кропотливую работу по изучению тонкостей диалекта и блистательно имитирующий одесскую речь, то картина «Одесский пароход» представляет собой фильм-катастрофу, где подчас неумелые попытки артистов имитировать «знаменитый» одесский акцент помножены на обезличивание литературного материала.
Здесь следует отметить, что значили миниатюры Жванецкого для одесской интеллигенции в 70-е – 80-е годы. В то время Михаил Михайлович частенько давал концерты в институтских ДК, куда, как и на концерты Владимира Высоцкого, неизменно приходили инженеры, вооружённые записывающими устройствами. После каждого концерта в нашем доме появлялись друзья родителей с огромным магнитофоном. Родители доставали свой бобинник, микрофон от одного аппарата ставился к динамику другого. И дальше происходило таинство. Взрослые люди сидели за столом, на котором стояло два магнитофона и, боясь шелохнуться, слушали в реальном времени запись, которую очевидно, переписывали много раз, и качество звука было таким, что некоторые слова приходилось угадывать по смыслу. Но родители были счастливы, ибо этот человек из магнитофона, давал им воздух, живую жизнь, без вранья и фальшивой идеологии. В нашем доме хранились десятки часов записей Жванецкого, и мы не просто знали наизусть все его миниатюры, шутки и рассказы – мы говорили его языком, его цитатами. Они были неотъемлемой частью нашей жизни и жизни целого поколения людей, для которых именно Жванецкий был главным идеологом.
Прочтение Михаилом Михайловичем собственных миниатюр всегда отличала фирменная интонация и темп – именно благодаря энергии и темпо-ритму, остроумные тексты звучали смешно и актуально. Мало кому удавалось доносить интонационно точно его рассказы без потери эффекта. Аркадий Райкин, Роман Карцев, Виктор Ильченко делали это мастерски, но, как правило, речь шла о материале, написанном Жванецким специально для них. То, что писатель читал публично сам уже не звучало столь же блистательно в чужом исполнении.
Сама по себе идея экранизировать рассказы Жванецкого, пригласив даже на маленькие роли актёров первой величины, достойна уважения и благодарности. Однако, идея эта требовала совершенно иного подхода. Главное, чего не хватило «Одесскому пароходу» – легкости и изящества, с которым сам Михаил Михайлович доносил смысл своих искромётных текстов. Минутные миниатюры в картине зачастую невозможно растянуты или вовсе разбиты другими эпизодами, отчего смысл и юмор улетучиваются, остаётся голый текст, который сам по себе уже не работает. Многие артисты в картине воспринимаются отдельно от реплик. Присвоить себе материал, удалось лишь трём блистательным актерам – Владимиру Машкову, филигранно овладевшему одесским диалектом и невероятно точно передавшему авторскую интонацию, Евгению Ткачуку, так же имевшему опыт работы с одесским материалом в картине «Мишка Япончик», и Михаилу Ефремову, который не стал комиковать и кривляться, выдавливая из себя псевдо-одесские интонации, как это сделали многие его коллеги - он просто был органичным, в предлагаемом абстрактном материале. Так же случилось несколько смешных микро-эпизодов у звёзд арт-кино Евгения Сытого и Дмитрия Куличкова. Великолепен танец на балконе Михаила Пореченкова, который, был, скорее, не из этого фильма. В целом же, любимые миниатюры оказались погрёбенными в картонной декорации под гнётом тяжеловесных мизансцен и безудержной клоунады.
Прокладкой между рассказами служат выступления хора пожилых людей, исполняющих хиты 80-х – эдакий привет Рязановской «Забытой мелодии для флейты», но к чему он тут?.. Сами рассказы – невероятно смешные и любимые знатоками творчества мастера, взятые авторами за основу сценария, используются в картине фрагментарно, обрывочно, а, вырванные подчас из контекста реплики вызывают, скорее, не смех, а недоумение.
На фоне всего вышеперечисленного, появление в финале фильма самого Жванецкого, с хрестоматийным портфелем в руке уходящего в арку псевдо-одесского дворика, выглядит неутешительным диагнозом обществу: нынешние времена агрессивного юмора и злободневного троллинга не способны постичь изысканные, тонкие шутки классика отечественной сатиры. А поколение, безошибочно цитирующее двадцатиминутную блистательную «Свадьбу» – жемчужину творчества Михайла Михайловича, от которой в картине осталось несколько шуток-огрызков, должно раствориться в небытие ввиду рудиментарности сознания, не вписывающегося в мир «Реальных пацанов», «Сватов», «Кривого зеркала» и «Comedy Club».
Свежие комментарии