Ничто не возникает ниоткуда и не исчезает бесследно. Хотя некоторые сюжеты заносит песком времени — и хорошо, если найдется тот, кто их «вспомнит». Как, например, историю Ину-о, стоявшего у истоков театра но, однако лишившегося бессмертной славы. Времена не выбирают. Зато все течет — все меняется.
Неслучайно в исторической справке повторяется слово «канон»: и правитель, и монахи-артисты хотят монополию на историю и ее творческую интерпретацию в одной удобоваримой форме, отсечь все лишние и «ложные» варианты, сформулировать четкую «норму». Истории медиума Ину-о, возвращающие «имена» самураям Тайра, делая их трагедию видимой, оказываются под запретом, что, впрочем, не мешает его артистической карьере. Не желающий отрекаться от предков Томона — в храме его нарекают Томоити в честь главы дза Акаси Какуити, — напротив, оказывается не просто музыкальным рупором этих сюжетов, но душой неповиновения.
Из таких диаметральных пар в «Рождении легенды» и возникает что-то стоящее: мастерство аристократического искусства без энергии и памяти народа обращается мертвой маской; концерт без соучастия зрителей — навевает сон; трикстерский дар «короля собак» (так переводится имя главного героя) не может оформиться без стоицизма и дерзости незрячего музыканта. Ни консервация, зачастую вызванная страхом за привилегии и власть (касается и сёгуна, и Какуити, и отца Ину-о), ни стремление отринуть монументальный опыт прошлого не дадут плодов. Стоит же совместить болезненную память и ищущую юность, как разгорается пламя, — и его, как завещал классик, уже не погасить никогда.
«Ину-о: Рождение легенды» в кинотеатрах со 2 марта.
Свежие комментарии