«Не смешите меня, если вдруг думаете, что время, которое выпало вам, — самое тяжелое», — обращается к зрительному залу старик Шауль, родившийся в еврейской семье на заре прошлого века. С этих слов начинается «Обычная человеческая история» — спектакль, чей сюжет, кажется, полностью соответствует названию. Похожую рассказ, вероятно, можно услышать от многих умирающих в больнице пенсионеров, где бы они ни родились и как бы ни провели жизнь. Каждый начал бы непременно с воспоминаний о том, как рос, с кем был знаком, в кого влюблялся, когда у него появились дети, что-нибудь еще в этом роде. Старик Шауль — главный и, по большому счету, единственный персонаж спектакля — именно такое и вспоминает: из отдельных эпизодов, оставшихся в памяти, складывается цельная фабула, а из анекдотов и сожалений — история жизни, которая вот-вот закончится.
Впрочем, ему и правда есть, о чем рассказать: он и в детдоме какое-то время жил, и всех чудаков округи знал (на сцене, например, появится героиня, влюбленная в арбуз), и в театре работал уборщиком — исключительно, чтобы быть поближе к местной артистке Либеню. Когда же у них случилась любовь, то настало время скрываться от нацистов (они доплыли аж до Америки, но вынужденно вернулись в Европу), а потом и выдавать замуж шесть народившихся дочерей. По-зрительски следить за этим увлекательно, но все коллизии, очевидно, довольно известные, не новые; именно такое и ожидаешь увидеть в спектакле про тяжелую судьбу обычного человека в XX веке. Правда, драматург Виктория Костюкевич и режиссер Ярослав Жевнеров, кажется, ставили перед собой другую сверхзадачу: рассказать историю так, чтобы сюжет — последовательность событий в биографии — не подчинял себе всё остальное, не довлел над действием. Попробовать воплотить на сцене не саму жизнь, а воспоминание о ней. Радость от того, что ты её прожил, какая бы сложная и страшная она ни была.
Театральный язык в «Обычной человеческой истории» с самого начала противится привычной реалистичности. Оно и понятно: в воспоминаниях всегда первичны эмоции. Во-первых, самого умирающего Шауля на сцене нет. Есть молодой юноша-рассказчик (Николай Балобан), который описывает длинную прожитую жизнь и представляется пожилым старцем; очевидно, таким, 20-летним кудрявым еврейским мальчиком, Шауль и воспринимает себя до сих пор, несмотря на морщины или седину. Остальные пятеро актеров играют взрослеющего Шауля и людей, которые попадаются ему на пути; примечательно, что за ними не закреплены конкретные роли. Так, Элизабет Дамскер (снималась в «1993» Александра Велединского и «Нише» Антона Ермолина) сначала воплощает мать героя, а потом — его возлюбленную и жену. Шауля-мальчика играет молодой артист Фёдор Бычков, Шауля-отца — артист постарше Сергей Шадрин. Как один актер заменяет другого, даже не замечаешь: всё здесь строится на постоянной метаморфозе — ненавязчивой, естественной, — а действие подобно своеобразной игре, полной иронии, духа молодости и изобретательности. В повествование органично вписаны пластические этюды, элементы кукольного театра и использование видео: в одном из самых эффектных эпизодов волосы Либеню снимают на камеру прямо на сцене, изображение выводится на экран — и они становятся морской гладью. Вкупе с живостью языка пьесы формируется по-хорошему наивный, искренний и обаятельный мир — пространство человеческого воспоминания и вечной (хотя бы в нашем сознании) молодости.
Спектакль «Обычная человеческая история» возник из эскиза, поставленного в ходе театральной лаборатории, которую в этом году проводил театр «Шалом». В ней принимали участие драматурги, от которых требовалось сочинить пьесу, переосмыслив сюжеты Священного Писания. По каждой был поставлен сценический эскиз, но только один в итоге добрался до полноценной постановки (50-минутная версия «...истории», кстати, доступна на странице театра «Шалом» во «Вконтакте»). Первоначальный текст Костюкевич оказался несколько переработан: например, финал стал лаконичнее (кажется, это к лучшему), пропали некоторые второстепенные персонажи. Говоря про ритмику сценического воплощения пьесы, хочется отметить разве что некоторое замедление в последнем акте: ближе к финалу обаятельное и изобретательное действо чуть теряет изначальную динамичность. Несколько медленных, изящных эпизодов, которые отлично смотрелись бы по отдельности, соседствуют друг с другом и, кажется, могут развеять зрительское напряжение.
И, конечно, в «Обычной человеческой истории» множество религиозных аллюзий. Рождение — почти что сотворение мира, затопленный старый дом — великий потоп, шкаф, на котором плавает Шауль с соседями, — Ноев ковчег. Его семья, естественно, вынуждена скитаться — и это уже не только отсылка к Писанию, но и буквально история еврейского народа. Странный знакомый почему-то прилетает на птице Кипоп (мистическое существо, которое упоминается в Торе), а герои носят говорящие имена: Шауль в переводе с иврита — «происходящий от царей» или «одолженный у Бога»; в контексте пьесы верно и то, и другое. Ведь человек — тем более умирающий — видит в личной доле отражение судьбы всего человечества. Маленькая жизнь вмещает в себя многообразие мира, а вселенная, в свою очередь, принимает одинокого человека, у которого всего-то и есть, что радость от воспоминаний. Спектакль, который по-хорошему посвящен тьме — старик, проживший тяжелую жизнь, лежит на смертном одре, — получается, наоборот, историей о свете. О жизни, прожить которую, — счастье.
Свежие комментарии