В российский прокат выходит якутский фолк-хоррор «Иччи» Костаса Марсаана — образчик умелой работы с жанром, а также национальными традициями и реалиями. Алексей Филиппов рассказывает, как то, что начинается семейной драмой, оборачивается сеансом совместного кошмара.
Домик в десятках километров от цивилизации. Местные жители давно покинули эту землю, шаманы обходят ее стороной, осталась только одна семья. Сегодня все в сборе: из города с женой Лизой (Марина Васильева из «Как меня зовут» и «Нелюбви») и сыном, который уже учится умножать, приехал старший Тимир (Илья Яковлев). Хвастается, как поставил на место проверяющего, уплетает все, что дают. Отец (Дмитрий Михайлов) и мать (покойная Матрена Корнилова) суетятся, слушают истории. Младший, немногословный Айсен (Борислав Степанов), смотрит искоса. Обед в кругу семьи — это хорошо. На сытый желудок можно обсудить и настоящий повод приезда: Тимир задолжал людям, которые обещанного три года не ждут, и просит отца продать фамильный участок за приличную, кажется, цену. Утро вечера мудренее: всем в семье есть, что обдумать. Даже юному Мичилу (Александр Андреев). Например, бабушкину песню про иччи.
Подкаст: как полюбить российское кино
Слушаю ваше дыхание: рецензия на якутское «Пугало»
Якутское сово «иччи́» обозначает некоторую сущность, духа-хозяина, в чьем ведении — предметы и явления, флора и фауна. Если огрублять — это воля того, что человеку понятно смутно: реки и родов, резной лошадки и дикого зверя, клочка земли и частокола деревьев. Описать это якутский фольклор не стремился, предлагая ощутить.
«Иччи» Костаса Марсаана, режиссера понджунхоподобного детектива «Мой убийца» (2016), на этой ускользающей реальности неспешно и фокусируется. После мистического пролога — с искрами и черепом — экран освещает белое солнце рутины. Река да поле, моторка да трактор, сеть с уловом, таз с морошкой, кастрюля со льдом, крепко вросший пень. Недостроенный дом, в котором — застолье, начинающееся на полуслове, с анекдота («Даю в руки огнетушитель и говорю: "Остынь, братан"»). И так слово за слово, слово за слово. — А интернет у вас тут совсем не ловит? (по-русски) — А она у тебя совсем не может без телефона? (на якутском)
Хороший, плохой, долбанутый: кто такой режиссер Пон Джун Хо
Город и край света, отцы и дети, хай-тек и хтонь — дихотомии разложены на столе, как фамильный набор блюд «дети собрались». Мрак подкрадывается незаметно: красными кроссами в прихожей, жижей в чайнике, кляксой во льду, сигаретами Vogue, раскуриваемыми тайком от свекрови, косыми взглядами и нахмуренными лбами. Наконец, вороном — вестником злых духов, который заносит в дом смерть. Ее тут многие друг другу тайно желают. Держится каждый за свое, как злокозненный пень. «Земля все помнит», — нагоняет страху мать, рассказывая невестке, какая чертовщина тут творилась до советской власти.
Впрочем, «Иччи» не про археологию травмы: все эти россказни обрываются шалостями Мичила, на полуслове. Марсаан бросает зрителя в пекло семейных обид, как ворона (или духа), случайно залетевшего под крышу. И также почти бесплотны герои, которым не всегда достаются имена (правда, они есть в титрах), профессия и геотеги: как и положено в повседневности, родственники не напоминают без конца друг другу, кем они работают и где живут. Среди них неизбежны неловкие разговоры, остающиеся без предисловия или финала, мемуары невпопад (Тимир вспоминает, как сам лакировал стол), чувства, корнями уходящие за пределы экранной истории. Если «Убийцу» сравнивали с «Воспоминаниями об убийстве» (2003), то «Иччи» — даром, что созвучен с «Ичи-киллером» (2001) — уже ближе к «Пылающему» (2018) Ли Чхан Дона, южнокорейскому шедевру ускользания и неопределенности.
Уберите сено из овина — я подожгу овин: рецензия на «Пылающего»
Подкаст: о творчестве Ли Чхан Дона
С наступлением темноты легкая нескладность, которая сквозит в диалогах и поведении героев, заряжается саспенсом, запускает механизм хоррор-ритуала. Из-за спины Айсена выскакивает скелет пролеска; бродят по дому и полю то ли злые двойники, то ли фантомы тайных желаний; ты можешь бежать — но всегда будешь возвращаться в одну точку. Шаманский флешбэк обличает изведенную душу, поддавшуюся жажде реванша, свет в конце хибары — дарит надежду, что выход из якутского чистилища есть. Семейная драма, обернувшаяся фолк-хоррором, возвращается за стол, чтобы сквозь рассеивающуюся пелену кошмара насладиться тем, что есть (или было). Помогите нам, иччи, пережить час волка.
«Иччи» в прокате с 20 мая.
Свежие комментарии