На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

kino-teatr.ru

21 851 подписчик

Свежие комментарии

«Манк» Дэвида Финчера: Даю слово

На Netflix вышел новый фильм Дэвида Финчера «Манк», рассказывающий о том, как Герман Манкевич писал сценарий, позже ставший «Гражданином Кейном» (1941) Орсона Уэллса. Алексей Филиппов рассказывает, сколько киноведческих споров скопилось вокруг этой истории и почему они только мешают разглядеть за формальной стилизацией и остроумием диалогов настоящую трагедию человека, сценария и многих финчеровских героев.



«Невозможно рассказать всю жизнь человека за два часа. Можно лишь оставить впечатление о ней», — объясняет Герман Манкевич (Гэри Олдман) Джону Хаусману (Сэм Тротон) — потешному «прихвостню» Орсона Уэллса (Том Бёрк), назначенному бдеть, как идет работа над сценарием его полнометражного дебюта.

1940 год. Переживающая не лучшие времена студия RKO дает 24-летнему вундеркинду карт-бланш на съемки первого фильма: он и режиссер, и продюсер, и сценарист, и главная роль, и никаких правок с их стороны. Уэллс обращается к Манкевичу за помощью — в тот самый момент, когда президент гильдии острословов лежит в больнице, куда попал после нелепейшей автокатастрофы. Из-за мутящегося рассудка Манкевич представляет Уэллса если ли не дьяволом, то мрачным посланником судьбы. «Ну, конечно, вы», — только и успевает проговорить он, прежде чем вновь провалиться в сон.



И вот Манк — в далеком прошлом бойкий журналист и театральный критик, еще недавно — острейшее перо Голливуда, сочинивший хотя бы реплику чуть ли не для каждого шедевра студии MGM (например, премьерного «Волшебника страны Оз»), — лежит на ранчо в Викторвилле, штат Калифорния. На кухне суетится безмолвная сиделка-немка Фрида (Моника Гроссманн), возле кровати стоит руки по швам англичанка-машинистка Рита (Лили Коллинз), чей муж на истребителе «Хоукер Харрикейн» уже летит по грозовому небу Второй мировой. Хаусман заскакивает изредка узнать, как дела, в безопасности ли дедлайн, и многозначительно посматривает на ларец с алкоголем, к которому Манкевичу прикасаться крайне нежелательно. Впрочем, Уэллс застраховался и тут — в маленьких аккуратных баночках, похожих на тару для целебного зелья, — снотворное, чтобы сценарист если и проваливался в дурман, то не чисто алкогольный. Манкевич что-то мучительно сочиняет, параллельно вспоминая последние десять лет в Голливуде, вокруг него и во дворце Уильяма Рэндольфа Херста (Чарльз Дэнс), с которого во многом и будет списан будущий герой — Чарльз Фостер Кейн с его замком-мавзолеем Ксанаду. Поэтому, по одной из версий, Уэллс и пришел именно к Манкевичу, чтобы тот напитал скопившимся ядом будущую драматургию. Не самый дикий ход для шоумена и режиссера, объявившего по радио, что началась война миров (в рамках постановки Герберта Уэллса) или совместившего «Макбет» с магией вуду.

Читайте портрет Орсона Уэллса
Читайте рецензию на «Другую сторону ветра»

История создания «Гражданина Кейна» окутана таким плотным туманом версий и апокрифов, что будь фильм тем самым Ксанаду, его было бы не разглядеть и с двух шагов. Сам Орсон Уэллс так стремительно обратился без всякого грима в легенду, что уже 30 лет спустя увидеть в нем человека мог лишь он сам. Что режиссер и попытался сделать, болезненно развенчивая миф о всемогущем авторе в посмертной и квазиавтобиографической ленте «Другая сторона ветра», которая вышла в 2018 году тоже на Netflix — через 33 года после смерти режиссера. Картину заканчивал Питер Богданович — живой классик, товарищ и частый собеседник Уэллса, выпустивший книгу интервью «Знакомьтесь, Орсон Уэллс», переполненную упоительными байками.



Про «Кейна» их тоже наберется на целую книжку: оператор Грегг Толанд, де, рассказывал, что в каждой сцене ходил за самоуверенным юнцом и правильно выставлял свет, а в 1971 году влиятельнейшая критикесса Америки Полин Кейл написала исполинское эссе, почти монографию, «Воспитание Кейна», где называла «Гражданина» всего лишь продолжателем коммерческой комической традиции и ревностно отстаивала права покойного уже Манкевича на сценарий.

Считается, что Уэллс не хотел включать сценариста в титры согласно первоначальному контракту (да и вообще тогда сценаристы часто обходились без титров); Кейл 30 лет спустя настаивала, что режиссер не написал ни строчки, а попросту пытался присвоить чужую работу — как порой случается с обаятельными, талантливыми и не слишком чуткими к чужому труду людьми. В особенности в Голливуде, тем более — времен Великой депрессии, когда продюсерское кино еле-еле сдавало позиции так называемому режиссерскому или «авторскому».

Эту сюжетную линию можно продолжать бесконечно: сама Кейл присвоила для статьи исследования Говарда Сабера, а Богданович выступил с ответным письмом, где угадывается интонация Уэллса, и описал сценарий Манкевича как роман, который требовалось обтесать под большой экран, — но все эти киноведческие или даже детективные выкладки, заслуживающие отдельного цикла статей, книги или сериала на шесть сезонов, вряд ли по-настоящему помогут понять и полюбить «Манка».



Как и регалии кого-либо из участников: Мартин Скорсезе и Пол Томас Андерсон многому учились у Уэллса, Годар твердил, что кино всем ему обязано, а Андрей Тарковский из всех американских фильмов уважал лишь два — «Гражданина Кейна» и вышедшую в тот же год «Табачную дорогу» Джона Форда, про которую сегодня мало кто вспомнит. Эффектный набор свидетелей, но неймдроппинг — это всего лишь красиво и набивает цену.

Читайте портрет Дэвида Финчера

Прибегает, правда, к нему и сам режиссер Дэвид Финчер, «зазвавший» в новую картину и Мэрион Дэвис (Аманда Сейфред), возлюбленную Херста, и режиссера-карьериста Джозефа Манкевича (Том Пелфри), брата Манка, и главу MGM Луиса Б. Майера (Арлисс Ховард), куда без него, и легендарного Дэвида О. Селзника (Тоби Леонардо Мур), и продюсера-вундеркинда Ирвинга Тальберга (Фердинанд Кингсли), сгоревшего до 40. Примечательно, что для ретро-аттракциона практически не позвали кинозвезд старого Голливуда — и дело не в том, что они не влезли бы в 135-минутный фильм Финчера — первый за шесть лет.



Сценарий, как водится, лежал еще дольше: покойный Джек Финчер (в титрах — единственный автор), отец режиссера, сочинил историю про Манка еще в 90-х, и тогда на главную роль могли претендовать Кевин Спейси или Майкл Дуглас. Ранее Финчер-старший поучаствовал в написании «Авиатора» (его драфт отвергли), а большую часть карьеры, как и Манкевич, занимался журналистикой в Life. Отсюда, как уверяет в интервью режиссер, его уважение к слову. Не к фактам — как его неоднократно пытаются подловить в рецензиях (например, тут или здесь), а именно к слову. Не только к пламени речевок в духе Аарона Соркина, который недавно на Netflix же выпустил «Суд над чикагской семеркой», а десять лет назад написал «Социальную сеть» для Финчера, а к слову как самодостаточному персонажу.

Читайте рецензию на «Суд над чикагской семеркой»

Прозвище Манк, используемое чаще еврейской фамилии Манкевич, тоже напоминает название издания, студии или какого-то бренда. Им отчасти и становится Манк в фильме, попутно воплощая то неловкое чувство, когда в некоторой могущественной иерархии ты одновременно так высоко и так низко, что землю трудно отличить от грозовых туч. Вместе с тем прозвище-хлопок «Манк» указывает на усечение личности — емкое впечатление о его жизни, как говорит Манкевич-Олдман. Был Герман Манкевич — и кончился от почечной недостаточности на почве алкоголизма. Что осталось? Имя в титрах «Гражданина Кейна» (в десятках других работ он даже не упомянут), «половина» «Оскара» за лучший сценарий (разъяренный Херст порушил прокат картины, а академики при девяти номинациях не решились отметить в фильме что-то еще) да биографии, мифы, апокрифы и вот теперь — художественный фильм, жонглирующий фактами отнюдь не с целью сделать Mank great again.



«Манк» — фильм с ускользающим героем.

Это точно не картина о том, кто же в итоге написал «Гражданина Кейна» — отправная точка и финальная версия деликатно спрятаны в затемнении, отсечены от повествования монтажной склейкой. Это не совсем фильм про примечательную личность, поочередно носившую маски мужа-трудоголика, которого от большой любви и благодаря вечным шуткам терпела жена Сара (Таппенс Мидлтон), воспитывая в одиночку двух детей; мастера остроумной импровизации, который в компании сценарной группы пытался продать Селзнику, скептичному к хоррору, «Франкенштейна» для умных» — чисто по приколу; циника, но с представлениями о чести: во время выборов губернатора Калифорнии ставит на несбыточную победу социалиста Эптона Синклера, написавшего роман «Нефть» (его экранизировал ПТА) и призывавшего покончить с бедностью в Калифорнии, — чтобы невольный совет Тальбергу использовать «фабрику грез» как «машину пропаганды» не оказался ему оплачен погашением давнего долга; донкихотствующего шута-интеллектуала, который кладет в одну корзину методику Херста, Голливуда и Геббельса с их властью медиа; наконец, поточного автора, который ухватился за историю всей жизни — в прямом и переносном смысле, — а потому желавшего и упоминание в титрах, и столько страниц, сколько поместится у него в голове. Если бы рецензию на «Манка» писали в 1930-е, вероятно, там была бы такая строчка: «Тот, кто хотя бы в паре сцен не узнал себя в Манке — либо счастливец, либо глупец».

Однако «Манк» — это фильм про сценарий. Разговора, вечера, политической кампании, судьбы, заполошного сна, обрубка памяти, тоста («Манк» — это еще и отличный тост, почти шведский skol). Ода словесному кружеву, в котором вырисовываются и прототипы, и пародии на них, и фантазии, и упущенные возможности, и подслушанные разговоры, и удачно подвернувшиеся колкости, и шутки, пришедшие, как это случалось у Амели Пулен, опосля. Актерам здесь не место — их черед наступает не в момент «сотворения мира», ворлдбилдинга, как сказали бы сегодня, а несколько позже. Для «Манка» важнее показать, сколько факторов — от Великой депрессии до огурчика — влияет на создание истории, как формируется личность печатных страниц (ну или «оставить впечатление о ней»).



Вряд ли перфекционист Финчер, заставивший фильм звучать как в 1930-е, подрезав верхние частоты, из сыновьих чувств «прозевал» рыхлость сценария или поленился более тщательно стилизовать видеоряд под цайтгайст, оставив скорее ауру, «ощущение эпохи» — например, в навязчивых «сигаретных ожогах», без особого старания выдающих цифру за пленку.

Уже открывающие титры с надписью «Гэри Олдман в фильме «Манк», возникающие на фоне облачного неба под музыку Резнора и Росса, метивших в саундтреки 1930-х, смотрят куда-то вбок — не на зрителя, но кого-то более важного. Германа Манкевича ли, или Джека Финчера, а может, и того, кто придумал мир без упрощений, но не способен сопротивляться машине Голливуда или напористому таланту «золотого мальчика» Уэллса, плодящего мистификации и мечтающего о съемках «Сердца тьмы» (в фильме — всего лишь о роли в экранизации).

Ведь в итоге Кейн — однофамилец человека, придумавшего Бэтмена, благородного капиталиста, спасающего город кулаками и деньгами, — это не только Херст, но и сам Уэллс. А в галерее его бывших друзей, соратников и возлюбленных можно узнать кого угодно, кроме Манкевича, который — если соотносить «Гражданина» и «Манка» — протащил в сценарий и зоопарк Херста, и его любовь к опере, и знающую себе цену «певичку» Дэвис, показанную в фильме настолько наивной, насколько о ней принято думать, и гэг про «розовый бутон», в котором одни видят намек на пламя революции в США, другие — ласковое прозвище гениталий Дэвис, третьи — просто утраченное детство.



Самую трагическую сцену «Кейна», где умирающий титан роняет снежный шар с последними словами, Финчер заземляет аналогом — выпадающей из рук Манкевича бутылочкой с алкоголем. Он вообще развеивает обаяние старых образов («магии кино») и многих титанов эпохи (все герои повествования как на подбор — харизматики, но Манк-Финчер видят их без пионерских розовых очков), а режиссерский арсенал растрачивает на буквалистские сцены, которые на бумаге выглядят лучше, чем в кино. Вот Манк пытается буквально «остановить город» декораций, которые сопровождает отъезд Мэрион Дэвис с MGM; вот оказывается слишком близко у камина во время пламенного диалога, не чуя жара огня; вот его торжественно рвет рыбой и белым вином («Не переживайте, они хорошо сочетаются») в параллель с тем, как самого сценариста, наблюдающего Великую депрессию с лучших мест, начинает тошнить словами посреди пира во время чумы в поместье Херста.

Если «Гражданин Кейн» с его романной и нелинейной структурой прикидывался журналистским расследованием, то «Манк» стремится быть ближе к сценарию, чем к фильму. Отсюда бесконечные титры с указанием натуры и времени суток. Внимание не столько к иллюстрациям, сколько к пунктуации, которой служат редкие наплывы и многочисленные затемнения.

Реальный Манкевич — со слов Богдановича — обвинял Уэллса в несоблюдении стандартов киносъемки: «очень слабо передано действие», — писал он. Дэвид Финчер за последние десять лет ушел от радости экшна (начиная с «Зодиака») к электризующей неспешности процесса, замене эффектных жестов на порой обманчиво лобовые образы (вроде бесконечных дуэтов мудрый-юный напарник, разрушения четвертой стены в «Карточном домике», панической атаки в первом сезоне «Охотников за разумом»).



Финчер понял, что образ всесилен, пока не наречен, что авторская или режиссерская суперсила, она же — магия кино, — как раз в недоговариваемом прямым текстом. Сценарий этого трикстерского дара лишен, зато дает читателю возможность самому придумать обстоятельства, крупности, увидеть в буквах предчувствие беды. По сути, предлагает бесплатный фильм — что в контексте классовой линии и личного конфликта Финчера со студийной и капиталистической системой — немаловажно.

Читайте рецензию на второй сезон «Охотника за разумом»

Например, увидеть трагедию истершегося человека, который в голливудские времена выглядел настолько одинаково измученным, что хоть в 30, хоть в 40 лет его может без грима изобразить 60-летний Гэри Олдман (актрисе Мидлтон, играющей его жену, правда, в два раза меньше). Да, под почти несмолкающий аккомпанемент острот. Да, в слегка эстетском лимбе сценарного поиска, припорошенного черно-белым ретро, но без лишних выкидонов (только в сцене выборов Финчер позволит себе олдскульное пижонство — и то как оммаж «Гражданину Кейну»).

Читайте о лучших ролях Гэри Олдмана

Есть присказка, что хорошие актеры по ролям смогут разыграть и телефонный справочник. Дэвид Финчер максимально приблизился к тому, чтобы не столько показать, как здорово артисты умеют читать текст и эмоционировать, но как слова из воздуха переносятся на бумагу, как мутируют мысли и образы, как слово может быть живым и мертвым.

Это не самое легкое зрелище, теряющееся за сложной структурой, мнимой требовательностью к киноведческим познаниям, сконцентрированной жизнью и судьбой Манка, игрой слов на английском, французском и идише, а также за упоминаниями Шекспира и Дон Кихота, коим Манкевич якобы видит молодого Херста, а на самом деле — себя: журналиста в стране мотивирующих вымыслов.



Это профессиональный поток сознания. Точнее — множества сознаний: как и рождается кино, которое сложно вытянуть в одиночку, даже если ты на все руки мастер вроде многостаночника Стивена Содерберга или мамблкор-гуру Джо Сванберга. Только рефлекторная хватка Манкевича и Финчера не позволили этому потоку вырваться из берегов.

Читайте портрет Стивена Содерберга

Может быть, и к добру, хотя любимые персонажи режиссера — те, кто остался у разбитого корыта, но с надеждой найти путь к себе. В небоскребе с видом на конец света; с многомиллионным стартапом для коммуникации между людьми, но с разбитым сердцем. «Манк» заканчивается «Оскаром» за труд, в котором Герман Джейкоб Манкевич 327 страниц искал себя, описывая противного ему идеального американца (черновое название сценария — «Американец»).

Так и фильм Дэвида Финчера как будто вывернут наизнанку, показывая стежки гобелена («Гражданина Кейна»), а не пытаясь мериться с ним в величии. Издеваясь над форматом байопика, где обычно «Оскар» в финале — это хэппи-энд. Манкевич, как и другие герои Финчера, не получил желаемое — только сценарий желаемого: титр и болванчика. Вряд ли это вообще соизмеримо с той жизнью, болью и отвращением к индустрии и миру, которые он пропускал через себя десятилетиями. Сценарий обречен проигрывать жизни и мутировать на стадии фильма. От этого запросто можно рехнуться — или направить свое перо против ветряных мельниц. Манк!



Ссылки по теме

«Суд над чикагской семеркой»: Весь мир смотрит
Страсти по Орсону Уэллсу
Великий комбинатор: режиссерский портрет Стивена Содерберга
«Охотник за разумом». Второй сезон: Страшнее трупов только сверхурочные
Режиссер с татуировкой дракона: Дэвид Финчер
«Другая сторона ветра»: Покойнику никто не пишет. Новый фильм Орсона Уэллса на Netflix
От скинхеда до премьер-министра: 60 лет Гэри Олдману
Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх