На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

kino-teatr.ru

21 851 подписчик

Свежие комментарии

«Восьмерка»: Вечный двигатель

Экранизация повести Захара Прилепина как пресная метафора необратимости истории



Грязная, некогда белая «восьмерка» утрамбовывает снег, выписывая восьмерку бесконечности посреди белоснежного поля. Рядом бежит лихой русский человек - омоновец Герман. Колеса крутятся. Герман бежит. По рельсам несется поезд. Кулак врезается в скулу. Кровь течет по щеке или подбородку. Небитый битого мурыжит. Или наоборот. Денег не было и нет. Происходит смена поколений, эпох, но ничего не меняется, все продолжает дрифтовать на месте, как окруженная сугробами «восьмерка».

Декабрь 1999 года. Четыре друга-омоновца с говорящими кличками Грех (Артем Быстров), Шорох (Павел Ворожцов) и Лыков (Александр Новин), а также главный герой Гера (Алексей Манцыгин) сдерживают недовольство рабочих на загибающемся местном заводе, ходят по ночам в клуб и постоянно дерутся с местными бандитами. Гера влюбляется в Аглаю (Вильма Кутавичюте), пассию местного авторитета Буца (Артур Смольянинов). Бесконечные драки с криминалитетом превращаются в мутную историю Ромео и Джульетты: у Геры появляется мечта о каком-никаком светлом будущем со строптивой и холодной Аглаей, с которой Буц тоже надеется завести ребенка и устроить нормальную семью.



Планы останутся планами, а бег на месте тут, как в песне Высоцкого, - общепримиряющий. Внутри «Восьмерки» вращаются десятки повторяющихся шестеренок, которые с одного ракурса похожи на метафору русского быта, с другого - на сравнительно достоверный портрет страны, которая куда-то ухнула одним зимним вечером, когда куранты собрались бить двенадцать, а первый президент России с узнаваемым говором произнес сакральное: «Я устал, я ухожу». Полноватые женщины осели на табуретках, оливье покрылся холодной коркой, а впереди начало вырисовываться то ли счастливое, то ли мрачное будущее, определение которому трудно дать даже из наступившего 2014-го. Фильм Алексея Учителя не дает оценок, а молча фиксирует поэтизированную быль, описанную в отчасти автобиографической повести Захара Прилепина, которую перековал в сценарий Александр Миндадзе (сам Прилепин мудро отказался, но вместе с Учителем они составили трио, занимавшееся адаптацией произведения).

В кинотеатральном варианте живая и пульсирующая повесть о молодости превратилась в историю любви, оду дружбе, мрачное напоминание о цикличности истории и гортанную песнь уже не о поколении дворников и сторожей, но о боевитых парнях в униформе и кожаных куртках, которые похожи, словно близнецы, хоть и разбросаны по разные стороны баррикад. Под капотом «Восьмерки» слышен гул пассивной и латентной гражданской войны: когда ОМОН схлестнулся с невооруженной и неумелой в драке толпой рабочих, одному из квартета главных героев разбивает губу отец. Сохранив сюжетную канву, Миндадзе переписал финал, некоторые отношения между персонажами и вывел любовную линию между Герой и Аглаей, которая у Прилепина была робкой фантазией, уютно зародившейся в голове Германа, но так ни во что настоящее и не вылившейся.



«Восьмерка» Учителя в каком-то смысле выворачивает повесть наизнанку, демонстрируя, насколько преходяще и изменчиво то, что в первоисточнике описывалось как вовсе недоступное. Пережив многочисленные удары судьбы и разочарования, Гера не видит смысла куда-то бежать: «…всюду - огромная земля, на ней лежат камни и разное железо, а сверху над землей небо, а за ним еще небо, и вообще черт знает что - и ты вообще один тут. Ну, то есть, нет никаких друзей толком, даже матери нет - торчишь один, смешной, как вафельный стаканчик, даже еще смешнее… Один!» Никакого мушкетерства, никакой большой чистой любви и никакого миллениума. Драки сменяются диалогами в холодных интерьерах квартир и клаустрофобической кабине «восьмерки», насилие порождает еще большее насилие, а упорядочить «опричную злобу» не получается ни ответными ударами, ни взятками губернатору, ни увещеваниями командира (Сергей Пускепалис) о том, что омоновцы – «государевы люди».



Наиболее объемно тут выписан криминальный авторитет Буц, обремененный мотивацией, переживаниями и даже страхами, остальные прилепинские персонажи превратились в функции, малые натуральные числа, которые замешаны в бесконечную формулу хаоса (это и про них емкое самоопределение Германа из повести: «На меня смотрело лицо с глазами, ничего не отражалось в моем отражении»). Центральный квартет, на роли которого Учитель специально искал не очень известных актеров, аутентично смотрится в строю и толпе массовки, но меркнет в соседстве с актерами второго плана - Смольяниновым, Пеговой, Пускепалисом. У этих «братьев» нет в голове ни «Наутилуса Помпилиуса», ни рефлексии «а в чем же сила», только условные рефлексы и чувство локтя.

Живой нерв повести ушел, история молодости превратилась в пресную метафору необратимости, тленности и закольцованности истории, которая выглядит актуальным и емким комментарием, что к современным событиям, что к последним дням XX века, маркерами которого служат «Голубая Луна», «восьмерка» и Чеченская война, с которой вернулся квартет главных героев. Картина Учителя оказалась не такой жесткой и сложной на уровне конфликтов как спродюсированный им «Майор» Юрия Быкова, но она вписывается в контекст заснеженных размышлений-предостережений «Роли» Константина Лопушанского и «Трудно быть Богом» Алексея Германа.



Ссылки по теме

Сергей Пускепалис: «Мы все из одной коммуналки»
«Восьмерка». Мировая премьера
Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх