Первый кадр - присыпанная соломкой земля, изрезанная человеческой худобой: руки, ноги, еще какие-то куски телесного пазла. В этой паутине смерти выживает маленькая Анна (Марта Козлова). 1941 год, она отправится в ближайшую полтавскую деревню, где ее перенаправят в немецкую комендатуру, а там чувство самосохранения подскажет девочке спрятаться в камине под зеркалом. Все последующее время Анна будет наблюдать жизнь оттуда и совершать партизанские вылазки за едой и знаниями об окружающем мире.
Последний кадр - карта, в которую воткнуты флажки: привычный для российского кино масштаб о Второй Мировой. Эпичный, батальный, говорящий не о человеке, но о народе, не о выживании тЕльца, но о борьбе с внешней болезнью всенародного туловища, вольно или невольно лишая людей трагедии как индивидуального переживания, травмы.
На этот «космический» уровень кино выходит незаметно, в «Войне Анны» вообще много запрятанного и скрытого, что пробуждает в зрителе самые вольные и личные ассоциации - от «Алисы в Зазеркалье» и «Питера Пэна» до «Лабиринта Фавна» и видеоигр, где мир ограничен взглядом персонажа и провоцирует реципиента на максимальное сопереживание, так как он буквально становится соучастником драматических событий.
В «Войне Анны» режиссер Алексей Федорченко, известный самобытными как этническими, так и в каком-то смысле историческими картинами («Овсянки», «Ангелы революции»), возвращает войну отдельно взятому человеку, лишает ее статуса мраморной надгробной плиты. Это и индивидуальное переживание маленькой девочки, и сказка про темноту, и сжатый до капли воды океан, где отражаются ужасы и инстинкты войны, и документальный триллер (историю Анны из Полтавской губернии, просидевшей два года в камине, Федорченко прочитал в ЖЖ, а не в «Дневнике Анны Франк», как частенько думают).
Все это умещается между первой и последней сценой, которые режиссер придумал до того, как предложить Наталье Мещаниновой (сценарий «Аритмии», текст и режиссура «Комбината «Надежды» и «Сердца мира») написать эту историю. В сущности, ничего больше и не надо: когда Федорченко говорит, что «Войной Анны» закрыл тему войны - это про эти два легко монтирующиеся в высказывание эпизода. Между ними - слипающиеся в безвременное забытье, два года выживания в камине, фантасмагорически-документальное мясо, где есть солнечный свет, разноязыкие голоса, сливающиеся в едва различимый гомон, макабрическая фашистская вечеринка с вполне реальными печеньями в виде свастики, американские мультфильмы с проектора, чучело волка, питие мочи из ботинка, поедание помидора, рядом с которыми двое занимались сексом (но для Анны это всего лишь две ноги возле еды).
Козырь «Войны Анны» не в том, что, как в «Сыне Саула», ужасы войны тут вынесены в спасительный расфокус; фокус в том, что весь массив знаний о Второй Мировой содержится не на экране, а у зрителя в голове. Как тысячи людей по всему миру после расстрела редакции «Шарли Эбдо» писали «Я есть Шарли», так и каждый зритель Федорченко может сказать «Я есть Анна», примерив ту консистенцию реализма, условности, а также религиозных и литературных образов, какие у него в голове умещаются. Именно эта свобода от военных клише и диктатуры интерпретации, ради которых Федорченко пришлось отказаться от диалогов (наверняка энергичных), написанных Мещаниновой, делает «Войну Анны» столь мощным переживанием. В сущности, перед каждым зрителем картина ставит пресловутое зеркало, под которым извращенным гнездом расположится спасительный камин - и дальше каждый уже сам.
Ссылки по теме
Алексей Федорченко: «Когда человек сам додумывает, эффект получается сильнее»
Свежие комментарии