Знали ли вы Рэйфа Файнса до участия в фильм «Нуреев»? Не казалось ли вам авантюрой участие в международном проекте, снятом человеком, который больше известен нам как актер, но при этом сам проект – про танцовщика, которого знают в России и за рубежом?
За это спасибо Алле Юрьевне Петелиной, знаменитому кастинг-директору, которая в свое время была начальницей актерского отдела «Ленфильма». Она мне позвонила и сказала: «Леша, срочно бросай всё и беги в "Асторию"». Там Рэйф Файнс проводил пробы, отсмотрел уже много актеров, поэтому я без особой надежды шел, познакомиться со звездой, потому что для меня Рэйф – один из ведущих артистов планеты, начиная со «Списка Шиндлера», где у него просто невероятная роль. Поэтому авантюрой был скорее сам факт моего участия в кинопробах к фильму моего кумира.
Хотя молодое поколение знает его уже как Волан-де-Морта.
Мой сын Матвей, которому девять лет, с восхищением говорит: «Ты снимался у Волан-де-Морта, это круто». Я ему отвечаю, что да, сынок, но «Список Шиндлера» круче. Я пришел на пробы, и Рэйф абсолютно без акцента сказал «Здравствуйте», хотя другие русские слова он все-таки говорит с акцентом.
Но все равно не с очень большим, судя по фильму.
Абсолютно. Когда мы с ним только познакомились, сыграло огромную роль то, что в свое время родители отдали меня в английскую школу, и я до сих пор что-то помню, поэтому мы сразу настроили независимый языковой канал общения друг с другом, помимо переводчика, через которого возникает совсем другая манера общения. Тут мы поговорили друг с другом. Он любит Малый драматический театр, Додина, посмотрел много спектаклей, а я тогда только-только оттуда ушел, и смог объяснить причины на английском языке. И Рэйф так меня сразу расположил к себе, к материалу, к пространству, что такой свободы на пробах я не чувствовал никогда. Пробы же всегда проходят в не самых комфортных условиях, тебя постоянно выбирают. На некоторых российских каналах сидят тетеньки, которые сразу говорят – вот это лицо подходит нашей целевой аудитории, а это нет, и на кинопробах ты волей-неволей про это думаешь. А тут Рэйф так меня расположил, что я расслабился абсолютно, тем более в качестве моего партнера Нуреева была сама Алла Юрьевна Петелина. И я вдруг почувствовал такую свободу, что сразу нашел смысловую подложку для этого диалога с Нуреевым в лице Аллы Юрьевны. Всегда надо играть, имея в виду конкретного человека, находящегося перед тобой, искать в партнёре соответствия с обстоятельствами роли. Когда Алла Юрьевна позвонила и сказала, что меня утвердили, я был очень счастлив, но какого-то особого удивления не было, потому что сразу было понятно, что настроился какой-то особый канал между мной и Рэйфом, а потом мы просто подружились и до сих пор переписываемся.
Рэйф, кажется, в хорошем смысле помешан на русской культуре, истории, чувствовалось ли это на съемках? Есть ли какие-то различия в работе с российскими и зарубежными режиссерами?
По степени внутреннего гостеприимства, душевной открытости, невероятной доброты, внутреннего света Рэйф просто потрясающий, и это выражается в отношении, которое он транслирует артистам. Отличия в работе, конечно, есть. Одно – техническое, второе – именно что отношение к артистам. Я сам сейчас как режиссер стал снимать – короткометражный фильм по финалу «Трех товарищей» Ремарка, сам адаптировал сценарий, послал на «Кинотавр», посмотрим, возьмут или нет. Именно после работы с Рэйфом мне захотелось самому снять фильм, потому что я стал гораздо больше понимать, как происходит кинопроцесс по ту сторону камеры. И дальше я однозначно буду этим заниматься, режиссура даёт мне невероятную энергию ответственности за всё и за всех. И я буду настаивать на том, чтобы на площадке были не вот эти рации, которые у нас сейчас есть, когда все слышат, что происходит и кому надо принести бутерброд с колбасой, а не с сыром, когда ты репетируешь «быть или не быть». Но какое «быть или не быть», если тут сейчас обсуждают колбасу? Это рушит всю атмосферу! А у Рэйфа на площадке специальные наушники, как у секьюрити. Все слышат всех, очень быстро бегают и знают, куда бегут, это очень организованный хаос, в отличие от нас. Поэтому возникает магия съемочного процесса – тишина гробовая, все шепотом говорят, но при этом все слышат всех. Вот это главное технологическое отличие, которое создает на площадке правильную атмосферу абсолютного погружения. Второе отличие – это отношение к артистам. Мы снимали на пленку, но временами количество дублей доходило до 37-ти! И после каждого дубля Рэйф Файнс подходил к артистам и говорил: «То, что ты делаешь, это грандиозно, твоя игра уникальна, я сидел у монитора и наслаждался. Просто повтори еще раз». И когда тебе такие слова говорит Рэйф Файнс, у тебя крылышки за спиной вырастают сами собой, и ты каждый дубль хочешь прыгнуть выше головы, сделать еще свободнее, органичнее, сыграть тончайшие нюансы.
И это опять же немного похоже на фильм, где Файнс играет наставника Нуреева и говорит ему, что технически всё совершенно, но провоцирует его на поиск внутренней свободы.
Вот всё про свободу, и на площадке она царила. К вопросу еще подготовки к съемкам, готовности цехов. Во время съёмок я понял, что в одной из ключевых сцен мне не хватает реквизита, и говорю: «Рэйф, мы можем взять сейчас бокал с коньяком и портсигар, спички». Говорил это без особой надежды, потому что такие вещи обычно готовятся заранее. Он тут же связался с реквизиторским цехом и через три минуты у меня всё это было, причем я беру портсигар и вижу, что нам нем написано 1961 год – именно в это время и происходит действие картины. Это совершенно невероятно.
Вы сказали про режиссуру, а сейчас у нас очень много актеров идут в режиссуру, при этом они говорят, что стали приходить на съемки, где постановочные группы просто никак не работают с актерами. Вами тоже это двигало?
Когда я стал гораздо больше понимать про съемочный процесс, мне стало мало быть только актером, выполнять одну функцию, даже в связи с целым. Додин всегда говорил, что частное связано с целым – не только со спектаклем, но и с жизнью, целой вселенной. Благодаря работе с Рэйфом я увидел, как должен быть организован идеальный съемочный процесс, и постарался организовать такой у себя, хотя нас было очень мало. Мы снимали короткий метр, но выработка у нас была 8-9 минут в день, как у плотного сериала. Мы носились, как угорелые, у каждого было несколько функций. Я был не только режиссером, но и звукорежиссером, моя жена Дана Абызова играла главную женскую роль, а помимо этого была и уборщицей, и буфетом, и планировщиком, и реквизитором, и костюмером, и гримёром. Коля Дрейден, совершенно незаменимый человек, который вообще кинорежиссер, я его понизил до оператора, он замечательно снимает, он был и на фокусе, и ставил свет, и помогал потом в монтаже. Все выполняли много функций, это была такая кинокоммуна. Мы три дня жили в отдельном доме, там же и снимали. И в итоге 22 минуты идет фильм, что довольно много для короткометражки. Но сократить больше не могу – и так удалил несколько сцен на монтаже. Понятно, что у Ремарка финал накачивается постепенно литературными средствами, и я в небольшом фильме попытался добавить линии из прошлого, но все равно этого мало для законченного короткого метра, и у меня, скорее, получилась заявка на полный метр, который стоит давно сделать. Странно, что никто до сих пор не снял большой фильм по «Трем товарищам». Режиссерская работа мне дает дикую энергию. Сейчас я снимаюсь в качестве актера и совершенно по-другому работаю в кадре, соотношу свою работу с усилиями всех киноцехов. И когда я сейчас вижу, как актеры иногда капризничают, если долго ставят свет, то понимаю, что свет надо ставить часами, чтобы добиться выдающегося изображения. Это важнейшая вещь, которую актеры зачастую не понимают.
У вас сейчас, кажется, золотой период карьеры, вы задействованы как актер во многих проектах. У вас была цель больше сниматься?
На полгода я взял паузу, просто выключился из процесса. Конечно, приходили новые сценарии, но после выхода «Таинственной страсти» и «28 панфиловцев» не хотелось понижать планку. Согласился вот разве что на сериал «Поселенцы», который недавно прошел на НТВ, мне очень понравился герой, я такого ещё не играл. Он немного Иванушка-дурачок, наивный, но при этом сильный, готовый умереть за правду, это очень интересный характер.
Тем не менее, если возвращаться к «Нурееву», у вас там по большому счету самая отрицательная роль, причем ваш Стрижевский единственный такой негативный персонаж в фильме.
Да, я антагонист Нуреева, но мы специально пытались с Рейфом уйти от условно «кагэбэшного взгляда».
В фильме заметно, что вы нашли интонации не просто человека в штатском, а такого немного заигрывающего в дружбу с Нуреевым. Как это рождалось?
Абсолютно сиюминутно. Конечно, мы с Рэйфом разговаривали до этого, настраивались, но всё что в итоге получилось, рождалось в кадре – из отношений с Рэйфом, из его восхищения моей актерской игрой, от чего меня просто снесло. Английские актеры, наверное, к этому привыкли, а нас-то все гнобят – в институте, театре, на площадке к тебе часто относятся так, что ты никто и звать тебя никак. И похвалы от выдающегося актера, режиссера выглядят совершенно невероятно.
Мы уходили всеми силами от «кагэбэшного» взгляда. Я пробовал играть человека, который все-таки искренне восхищен Нуреевым, его невероятной техникой, харизмой, но при этот является частью системы, с чем ничего не может поделать, хотя, возможно, хотел бы. Нужно еще понимать, что это были первые гастроли Кировского театра не только в Париже, но и вообще за границей, и мой Стрижевский тоже ведь был в Париже первый раз, видел, что происходит вокруг и не мог не сравнивать это с СССР, так что в моей роли есть внутренний слом, сомнения. За образом «кагэбэшника» всегда стоит мощный бэкграунд, который зрителем считывается как бы ты ни играл. Вот мне важно было от этого отказаться, отрезать этот бэкгрануд от своей роли. И я старался играть так, как вел бы себя, будь я сам «кагэбэшником», поехавшим на такие гастроли.
В ваших интонациях действительно чувствуется, что ваш герой восхищается Нуреевым и больше выступает даже не как представитель страны, а именно по-человечески говорит, что, мол, очень жаль, что я тебя больше никогда не увижу на сцене.
Да, очень хорошо, если вам кажется, что это получилось. Я так и старался передать в этой роли не то, что теряет отдел КГБ, а теряют именно советские зрители, теряется русское написание имени Рудольфа Нуреева, если он остается за границей.
Как вы вообще готовились к фильму? Читали ли что-то про Нуреева? У остальных героев фильма все-таки есть реальные прототипы, у вашего такого нет и нужно было, наверное, расставить всех других персонажей, как на шахматной доске.
Я читал про Нуреева и очень много про него смотрел, конечно, восхищался его невероятной харизмой. Сейчас с таким восприятием балетного артиста, пожалуй, может сравниться разве что Сережа Полунин, который тоже играет в нашем фильме. Прототипа у моего героя нет, поэтому я понял, что здесь могу себе позволить всё что угодно. Сыграло роль и то, что за 3-4 года до этого я посетил кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже, где совершенно невероятная могила Нуреева, укрытая ковром из мозаики, ты видишь ее издали. И если у него такая могила, то можно сразу понять, что это был за человек, то, что по-английски называется out of the box. И, конечно, в условиях СССР он не мог существовать дальше, и сделанный им выбор был, к сожалению, правильным с учетом времени. Стрижевский – это абсолютное рождение моей собственной органики в заданных обстоятельствах. Вообще я считаю, что актеру не нужно никого играть, надо собой проверять эти обстоятельства – честно, откровенно, искренне, максимально открыто и свободно. Это не значит, что надо везде играть себя. Надо собой проверять обстоятельства роли, и, если делать это максимально откровенно – наша органика будет выдавать каждый раз совершенно различные результаты от роли к роли.
Как вам работалось с исполнителем роли Нуреева Олегом Ивенко, танцовщиком, для которого это кинодебют?
Олег – великолепный танцовщик, но он очень органично существовал в кадре, не зря Рэйф с ним полгода репетировал индивидуально. И свою главную оценку – остаться или уехать – он сыграл великолепно. Мы с ним много разговаривали между дублями, но я ничего не подсказывал, потому что этого не люблю. Я вообще против вертикальной системы управления, только за горизонтальную. Если уж режиссер собрал команду, он может ей только доверять. Хорошее управление для меня – это не мешать хорошим людям работать.
А сами вы, если представить ту ситуацию, на каком бы месте оказались, какая вам позиция ближе человечески, профессионально?
По-человечески мне близка позиция Пушкина, которого играет Рэйф. Он абсолютно внятно понимает то, что происходит в стране, но при этом у него есть замечательная реплика о том, что «всё в танце», и это сразу говорит о том, что это мишура, что СССР закончится, а балет и Нуреев останутся. Его персонаж связан с космосом, с большим пониманием мироустройства, и мудрость этого персонажа мне очень близка.
Расскажите о своих следующих проектах, что ждать – ну кроме, видимо, полнометражного режиссерского дебюта.
На том же Московском Международном фестивале есть три проекта с моим участием. Помимо «Нуреева» это фильм для показа в интернете «Надежда», где я играю одну из главных ролей, мужа Вики Исаковой. Кстати, сейчас появилась хорошая тенденция снимать сериалы для интернета, где нет форматов, можно говорить нормальным человеческим языком, в том числе и нелицеприятием – если надо…
Хотя это не всегда идет в плюс – «Содержанки», на мой взгляд, оказались очень скучными.
Я не смотрел, но видел «Звоните ДиКаприо!», «Обычную женщину», «Домашний арест». И это совершенно разные фильмы, но связаны они тем, что это реально новый шаг к свободе российских сериалов от необходимости соответствовать форматам телеканалов.
О которой мы с вами постоянно говорим в связи с «Нуреевым».
Кстати, да! Это вообще главное, ради чего всё стоит затевать. Как говорит один из героев «Жизни и судьбы» Гроссмана, «Свобода – это базис под базисом». Свобода от формата, от этих маркетинговых тетенек, которые сидят на многих каналах. Так вот для интернета создан сериал «Надежда» великолепной, свободной женщиной Еленой Хазановой, за которой хочется идти и которая работает в совершенно разных жанрах. «Надежда» – остросюжетный сериал, где Вика Исакова играет киллера, а я – ее мужа-басиста, 40-летнего чувачка, для которого это главный заработок, и он не знает, что она киллер. Очень интересный, удивительный проект. Еще есть масштабные «Русские горки», 20-серийный проект, где у меня главная роль – советского скульптора Петра Иконникова. В начале ему 25 лет, и это 1945 год, а в конце уже больше 60-ти, и это 1986-й. Сыграна целая жизнь на фоне эпохи, и это совершенно потрясающий проект. Мою жену играет великолепная Лянка Грыу, есть еще замечательная Карина Андоленко, с которой мы работали в «Таинственной страсти», мощный артист Константин Лавроненко, замечательный Ваня Колесников, великолепная Соня Хандамирова со своей удивительной фактурой, нервностью, Татьяна Лютаева – в общем, мощные артисты, мы ждем выхода фильма на Первом канале. Для меня это была удивительная работа, я совершенно обнулился внутренне. Вот Михаил Чехов говорил об отождествлением персонажа с природными явлениями – кто они: дерево, животное, – так вот мой персонаж – камень, очень закрытый но цельный, человек, который абсолютно внятно понимает, что происходит вокруг.
Кажется, что у вас нет понятия амплуа, приверженности комедии и трагедии. Хочется всего попробовать?
Слава богу, понятия амплуа и типажности уходят. Когда Михалков снял Калягина в роли Платонова в «Неоконченной пьесе для механического пианино», все обалдели. Это был невероятный прорыв для Калягина, пожалуй, лучшая его роль. Любой артист может всё, нужно просто довериться себе. Есть такой прекрасный режиссер Андрий Жолдак, который говорит, что за каждым человеком стоит писк, это его предки что-то говорят, и надо это услышать. Наверняка, среди предков были и хорошие, и плохие личности, и святые, и маньяки. Поэтому глупо говорить, что ты что-то не можешь играть, просто нужно услышать этот голос предков и попробовать осуществить. Прекрасный Сергей Юрский говорил, что каждая роль – это сочетание черных и белых клавиш. Так вот главное найти это сочетание в себе.
Нет ли все-таки у вас какой-то роли мечты? Может быть, как раз совершенно противоположной тому, что вы делали до этого?
Я хотел бы сыграть внятно отрицательного персонажа. Стрижевский все-таки не конченый злодей..
Прямо сволочь?
Сволочь, гниду, падаль, пакость, мразь какую-то, но опять же собой. Вот я хочу найти в себе такие неожиданные сочетания черных и белых клавиш, с преобладанием чёрных, в данном случае. Во мне это есть и во всех это есть. Вот я хочу такой писк предков послушать…
«Нуреев. Белый ворон» в прокате с 20 апреля.
Свежие комментарии