Еще при входе в хорошо проветренный и прохладный зрительный зал, в глаза бросаются нависающие над сценой бело-голубые сосульки, отражающиеся в матово-зеркальном ледяном полу. Самая большая угрожает бедой застывшей под ней еще не известной нам молодой паре. В темной глубине сцены хаотично расположены заиндевевшие стол, венские стулья, пианино да два громоздких старинных шкафа. Прислонившись к мебели, стоят замер(з)шие люди. Это жители маленькой горной деревни, которые обязаны из-за опасности схода лавины 9 месяцев хранить тишину: не повышать голос, не стрелять, не устраивать празднеств и даже – ни в коем случае – не рожать детей, ведь дети появляются на свет тоже с криком – а кричать можно лишь три безопасных месяца в году.
«Здесь такого еще не бывало, чтобы женщины рожали раньше срока», - говорит беременная молодая женщина (Александра Ахметзянова), поднимаясь на ноги из-под сосульки. «Здесь такого еще не бывало», — повторяет ее столь же юный муж (Федор Бычков), влюбленный в нее без памяти. Так же считают и его родители, пара зрелого возраста (Вероника Патмалникс и Дмитрий Уросов), и патриархи семьи (Светлана Свибильская и Григорий Каганович), многое пережившие на своем веку. Шесть безымянных представителей разных поколений одного семейного клана – действующие лица истории. Их налаженную жизнь срывает с петель тревожная весть о том, что у молодой невестки начались преждевременные схватки. Сперва только будущую роженицу сковывает страх, ведь бабушка рассказывала ей предание, как 50 лет назад одну женщину, вздумавшую рожать в период тишины, взяли да положили в гроб, да закопали живьем. Беспокойство молодых передается взрослым членам семейства, а те знают правила: они обязаны доложить о ситуации совету старейшин, ведь виноват больше всего тот, кто не предупредил об опасности.
Мать и отец, переживающие кризис и крушение надежд, больше смерти боятся быть виноватыми, потому что «люди отвернутся». В то время как их пожилые родители, достигли к старости смиренномудрия, все кризисы уже миновали. В молодости дед и бабка уезжали из селенья, но затем вернулись на родину, зная, что больше никогда не смогут крикнуть в полный голос. Бабка – хранитель традиций и обетов, передает опыт молодым поколениям. «Не забывай: Даже самые жестокие законы создаются для счастья других», — говорит она. Печать строгого закона лежит и на совести Деда. Давным-давно при странных обстоятельствах пропал его старший брат, уставший бояться и желавший кричать. В начале спектакля Дед по-чеховски выносит на сцену ружье брата, и все последующее действие, хочешь не хочешь, а придется ждать освободительного выстрела.
Драматизм пьесы благодаря талантливой режиссуре Сойжин Жамбаловой удваивает эмоции за счет удивительной пластичности постановки, прекрасной актерской игре, параллельном существовании героев на одной сцене. Их хореография завораживает, передавая растерянность, беспокойство или скрываемый надрыв. Впечатляет работа со светом и прекрасная музыка, написанная композитором Дахалэ Жамбалов на основе турецкой колыбельной. Мелодия меняется во время действия вместе с героями истории. Тишина, паузы не менее важны. В самых тихих сценах можно услышать, как тает огромная сосулька, отбивая каплями в таз секунды бесценного времени, отпущенного на жизнь. Интересно, кстати, и как в спектакле про тишину актеры реагируют на шумы в зале, замирая и прислушиваясь к посторонним звукам, вторгающимся в их мир. А такой прием, как повтор фраз и целых эпизодов, работает на усиление акцентов и усугубляет напряжение.
Обилие художественных образов дает пищу для фантазии. Детская колыбель становится олицетворением надежд, внутри нее калачиком сворачивается героиня, пытаясь сохранить ребенка и мечту о лучшей жизни. А вот Повитуха (Алина Исхакова), главный персонаж родовых обрядов, выносит на сцену микрофон, чтобы учинить беременной настоящий публичный допрос с пристрастием. Это сцена и последующий суд — самый напряженный момент спектакля, предваряющий три его финала. Мертвая девушка из рассказа бабушки одета по моде 20-х годов – в черном платье она крутит на столе хула-хупы, символизирующие крайнюю степень напряжения, предсмертную агонию. Она ездит на велосипеде с пропавшим братом (Тимофей Бенедиктов), и оба они существуют на сцене наравне с живыми как проекции внутренних мучений и воспоминаний людей трех поколений, живущих в страхе издать лишний шум. Старейшины и охранники выглядят как тарантиновские «бешеные псы» и носят карабины и веревки, которыми пристегивают и обрекают на пытку нарушителей закона тишины, подвергающих опасности общество. Меж тем, об этом написано даже в программке для зрителей, громкий голос и даже выстрел из ружья не способен вызвать сход снежной лавины. Но для власти во все времена страх людей — самый выгодный механизм контроля и всеобщего повиновения.
Ссылки по теме
Михаил Пореченков открыл в Великом Новгороде Международный фестиваль театральных искусств имени Достоевского
Театр «Шалом» представит премьеру спектакля «Боже мой!»
Свежий взгляд на Библейские тексты: «Песнь любви. Песнь скорби» в театре «Шалом»
Владимир Машков стал директором «Современника», а Константин Богомолов – худруком Театра Романа Виктюка
Ушел из жизни основатель Московского еврейского театра «Шалом» Александр Левенбук
Спектакль Валерия Фокина «Один восемь восемь один» лидирует по количеству номинаций на «Золотую маску»
Свежие комментарии