Татьяна, вы не только режиссер, но и автор сценария «Белого кита». Расскажите, как возник замысел этой истории, и трансформировался ли он в процессе создания фильма?
Больше десяти лет назад один мой знакомый рассказал мне похожую историю. Она произошла с одними его дальними родственниками. Суть ее заключалась в том, что некие очень состоятельные люди неожиданно решают сдать обратно в детский дом одних приемных детей и заменить их другими. Эта история засела во мне гвоздем. Я постоянно мысленно возвращалась к ней, когда натыкалась в интернете на другие подобные случаи. Сразу две похожие истории лет пять назад рассказала мне подруга-писательница. Интересная закономерность: все эти истории в подавляющем большинстве случаев касаются людей, у которых есть достаточно денег для того, чтобы такие «возвраты» и «обмены» происходили тихо, без широкой огласки. Более того, когда я мониторила интернет, я периодически замечала, что некоторые случаи оттуда просто исчезают — видимо, люди убирают их чтобы не портить себе репутацию. Я собирала такие случаи, делала какие-то наброски, а когда пошла учиться на Высшие режиссерские курсы, поняла, что мне нужно в дебютной работе рассказать о чем-то серьезном и сделала упор на этой теме. По статистике, инициатором взять детей из детского дома чаще является женщина, но страшное решение об отказе и возврате этих детей обратно принимает обычно мужчина. Именно поэтому я сфокусировалась на нашем главном герое — Филиппе. Описывать такую историю абстрагировано, как бы глядя на события со стороны, довольно сложно, и первое, что я попыталась сделать — поставить себя на его место. Ведь, знаете, когда пропускаешь события через себя, возникает, пожалуй, главный вопрос автора: «Как бы я поступила на его месте?» И, знаете, я до сих пор не могу найти на него ответа.
Мне кажется, никто не может быть уверен в том, какое он примет решение, если вдруг окажется в такой ситуации.
Думаю, да, если люди начинают бить себя в грудь и говорят, что никогда так не поступят, то это, скорее, неправда. И я, честно, сама не знаю, как бы повела себя. В этом мне и захотелось покопаться на примере своего героя, который принимает решение, полностью меняющее его жизнь. В какой-то момент с ним происходит катарсис. Он вдруг осознает необратимость ситуации, и то, что груз этого решения останется с ним на всю жизнь, сделав его другим человеком. Но в конце мне хотелось дать какую-то надежду — даже не зрителю, а самой себе.
Общались ли вы во время подготовки к фильму с сотрудниками детских домов?
Многократно. Я как-то общалась с директором одного детского дома, которая на первом разговоре была очень откровенна: было очевидно, что она в этом участвует и у нее это болит. Но внезапно перед нашим вторым разговором, в нарушение всех договоренностей, она просто перестала выходить на связь — наверное, испугалась и пожалела о своей откровенности. Это же очень закрытая система.
Для того, чтобы взять такую тему для дебюта, нужна определенная смелость, тем более у вас в фильме много вопросов, скажем так, на грани цензуры. Не боялись ли вы их озвучить, понимая, в том числе, что фильм, например, вообще может не появиться в прокате?
Я не знаю, что такое страх. Меня всегда ведет идея, и именно она придает мне силы. Я понимала, что если не получится найти финансирование в России, то мы будем двигаться в сторону копродукции и искать зарубежных партнеров. По поводу вопросов на грани цензуры с вами согласна, и, честно скажу, что тот сценарий, что лег в основу получившегося фильма, отличается от первоначального, который получил приз за лучший иностранный сценарий на фестивале в Род-Айленде. Тот авторский текст был жестче, резче, вообще без купюр. Но сказать, что я убрала что-то важное из-за каких-то своих страхов нельзя. Это были, скорее, компромиссы, на которые я пошла как дебютант. При этом я понимала, что моя история сохраняется, мы не теряем главного героя и все метаморфозы с ним происходящие. Мы убрали — назову их так — сцены окружающего его мира. Жалею ли я о них? Наверное. Но я приняла для себя решение вывести их в абсолютно другую историю — и еще разовью ее в совсем другой фильм.
В плане визуальной эстетики в «Белом ките» вам тоже удалось удержаться на грани — не уйти в жесткую социальную чернуху, но и не залакировать реальность инстаграмными картинками, как сейчас многие делают. Как происходил поиск визуального стиля и, может быть, у вас были какие-то референсы — даже не из кино, а из живописи?
Я сама занимаюсь живописью и очень люблю экранное изображение, глубокие операторские работы. Поэтому сразу понимала, что снимать нашу историю без света и уходить в гиперрелизм, как сейчас многие любят, не нужно. Все-таки мир главного героя довольно эстетский, его фетиш – дорогая обувь и одежда, он живет богато. И в этом плане мы постарались сделать все максимально, несмотря на то, что бюджет дебютного кино довольно ограничен. Если говорить про киноязык, то мне сразу была понятна метафора – как белый кит погружается в воду, на дно, а затем выныривает, так отчасти и наш герой. Поэтому мы понимали, что в цветовой гамме держимся океанической воды. Отсылки к картинам тоже есть – например, в сцене ужина у киргизов это «Тайная вечеря» да Винчи. Там очень тонкий намек на нее, который, возможно, не все поймут. Но мне нравится, когда все не впрямую, не в лоб. Или у нас есть, например, сцена, где Филипп застревает в лифте с грузчиками и пианино, и через клетку держит связь со своей матерью – он и в жизни зависим от нее, будто не обрезал пуповину.
Сразу ли вы решили делать фильм с оператором Игорем Киселевым, с которым работали над своим коротким метром, потому что его стилистика сериалов и полнометражных проектов совершенно иная, нежели в «Белом ките»?
На самом деле я планировала делать этот фильм с мексиканским оператором Алексой Басс, мы с ней подружились на Berlinale Talents, она была в восторге от сценария, два раза приезжала в Москву и мы даже начали отсматривать локации, но по формально-финансовым причинам не смогли продолжить работу. Сомнений по поводу того, кто из российских операторов смог бы снять со мной фильм, не было. С Игорем мы делали «Мамины шпильки», и он тоже полюбил сценарий «Белого кита» и даже был поначалу расстроен, что я делаю фильм без него. Но в итоге все сложилось именно так. Мы вместе добивались, с одной стороны, простоты кадра, а с другой – нетипичного изображения русского артхауса, чтобы все-таки это было привлекательно для зрителя.
И у вас получилось такое европейское кино. Не только за счет визуала, но и за счет исполнителей главных ролей – литовских артистов Дайнюса Гавенониса и Расы Самуолите, у которых совершенно другая органика, нежели у российских.
Они живут в кадре! Мы долго искали главного героя, рассматривались известные российские артисты, с некоторыми даже были встречи, но я понимала, что если я ошибусь в Филиппе, то фильм уйдет в совершенно другую сторону, и я себе этого не прощу. Хотелось открыть новое для российских зрителей лицо, чтобы не было абсолютно никаких ассоциаций. После известных артистов мы искали уже неизвестных, но у меня было сложное задание – нужно было монолог Филиппа записать на телефон. И это были, в основном, неловкие пробы – некоторые даже обижались, что режиссер с ними не разговаривает перед тем, как записывать видео, не дает почитать весь сценарий. Хотя даже это не помогало – российские актеры почему-то не могли прочувствовать текст и просто произнести его от себя, каждый начинал изображать какого-то страдающего мужчину. После месяцев поиска наш кастинг-директор Света Пилипко решила посмотреть литовских артистов и вышла на Дайнюса, который в тот же вечер прислал пробы. И когда я включила их у себя на телефоне, то было ощущение, что реальный человек сидит в белой майке у себя на кухне и выкладывает в YouTube свою боль и правду. Мы сразу поняли, что это наш Филипп, но попросили его еще записать парный скандал с партнершей.
После этой сцены художественный руководитель моего дебюта Никита Сергеевич Михалков сказал: «Даже не сомневайся», а уж он в актерах понимает. Причем помогала Дайнюсу записывать эти пробы его жена, актриса и партнерша по театру Раса Самуолите, и мы так ею впечатлились, что поняли, что нашли наконец нашу пару. Сначала, кстати, мы собирались их переозвучить из-за небольшого акцента, но даже пробы звука с хорошими артистами выхолащивали всю эту жизнь, и в итоге я убедила продюсеров оставить всё, как есть, просто дописала для них пару реплик – Филипп в одной из сцен называет Аню «журнашлюшкой из Вильнюса», а мама говорит самому Филиппу: «До 50 лет дожил, а говорить по-русски так и не научился, весь в отца». И это объяснило их акцент и позволило нам сохранить их удивительную органику.
Раз уж вы упомянули Никиту Сергеевича, кажется, вам везет на мастеров. Вы учились у Владимира Меньшова, еще работали, как я понимаю, с Андреем Кончаловским. Насколько их такая преподавательская в широком смысле карьера сыграла роль в том, что вы определились, что хотите быть не актрисой, а все-таки режиссером?
С актерской карьерой я давно попрощалась, это был опыт, школа, чтобы понимать кухню, как работают все цеха и департаменты. А что касается мастеров – я действительно везунчик. Если говорить про Владимира Валентиновича, то у меня не было сомнений, в какую мастерскую на Высших режиссерских курсах идти. Мы как раз до этого с ним пересекались актерски и беседовали в вагончике, после чего я поняла, что точно хочу идти на режиссуру. С Андреем Сергеевичем партнерство было иного рода – был объявлен конкурс сценариев, куда я отправила свою дипломную «Веру», и она попала в шорт-лист, а затем вошла в спродюсированный им альманах. Никита Сергеевич сначала увидел мой первый студенческий короткий метр «Фокусы Менделя», попросил посмотреть другие работы, а потом спросил, что я хочу делать в качестве полнометражного дебюта. И только после того, как прочитал текст «Белого кита», пригласил меня на встречу. Он, конечно, щедрый человек в том плане, что не экономит время, не смотрит на часы, у него отключен телефон, он не отвлекается на другие дела, озвучивает все свои идеи, смотрит на реакцию и хочет выслушать твои комментарии. Причем он серьезно ко всему подключается – например, когда мы разбирали монолог Филиппа в церкви, он буквально прожил этот текст так, что его глаза стали мокрыми. Во время редактуры сценария мы провели с Никитой Сергеевичем три полных дня – убирали, как он сказал, женские моменты, которые вдруг у меня прорезались, хотя он еще после короткого метра говорил, что я не снимаю «по-женски», и такая его оценка мне очень понравилась. В общем, он дал мне очень многое, так что мне и впрямь повезло!
На каком этапе присоединился IVI? Все-таки очевидно вы делали фестивальное кино, и решение онлайн-кинотеатра выступить сопродюсерами здесь выглядит довольно неожиданно.
Уже был готов монтаж, но с черновым звуком и мы искали партнера на постпродакшн. У нас была остановка – после 12 съемочных дней мы ушли в локдаун на полтора месяца, из-за чего сильно просели по бюджету, поэтому нам не хватало на постпродакшн. Один из продюсеров показал материал основателю и гендиректору IVI Олегу Туманову, тот посмотрел фильм с женой и с коллегами-продюсерами, и они сразу сказали, что хотят фильм в IVI Originals, хотя для них это эксперимент.
А вы когда делали фильм думали ли вы что онлайн-сервисы могут заинтересоваться?
Надежд, что настолько большой партнер возьмет наш фильм в свою линейку, естественно, не было, я думала, нас вообще парой сеансов один-два кинотеатра покажут и всё. И, конечно, прыгала от счастья, когда узнала, что нами заинтересовался IVI. Я вижу, как они верят в «Белого кита»!
Почему вы кстати выбрали такое название? Есть ли в нем отсылки к «Синим китам» или, может быть, «Моби Дику»?
Нет, мне хотелось протянуть нить к морским животным, тем более мальчик в фильме очень их любил и ездит в дельфинарий – кстати, это одна из наших странных локаций, которую мы нашли в городе Дубки Ярославской области. Белый кит, белуха – это огромное животное, которое в абсолютно нечеловеческих условиях живет или пытается жить, и тоже является предметом абсолютного потребления, на котором зарабатывают деньги. То есть тут есть связь и с мальчиком из детдома, и с главным героем Филиппом, который, как это животное, погружается на дно своей души и пытается выплыть потом наверх.
Как вы видите свою режиссерскую карьеру, планируете ли и дальше затрагивать такие тяжелые социальные темы?
Пока только такие мысли меня и держат – рассказывать о чем-то важном, остром и нужном. У меня есть несколько идей в разработке и конкретные планы, о которых пока рассказывать нельзя. Есть еще и планы поработать в американском кинематографе, потому как после BAFTA Student Awards (там победил короткий метр «Мамины шпильки» – прим.ред.) у меня появились серьезные менеджеры из Голливуда и мы сейчас в процессе выбора материала.
Свежие комментарии