Однако прошло 10 лет: вместе со своим бессменным товарищем Александром Родионовым Хомерики написал сценарий нового фильма, представил картину на «Кинотавре» и, к удивлению многих, сумел обойти в конкурсе «Капитана Волконогова» и «Медею». Со сцены Зимнего Театра перед премьерой режиссёр заявил: «Я чёт попытался о любви снять… Надеюсь получилось», — и в этой простоватой наивной прелюдии к будущему победителю смотра, в общем-то, и отражено всё очарование самого «Море волнуется раз». Кино, которое изъясняется не словами, а эмоциями; герои, которые скрываются в маленькой южной деревушке не от кого-то конкретно, а от всего мира; наконец экранная жизнь, напоминающая экспрессионистское полотно — то, что этот фильм вышел в политизированных 20-х, само по себе маленькое чудо.
Мы поговорили с режиссёром и выяснили, чем навеяны самые солнечные сцены, почему возвращение в авторское кино затянулось на 10 лет и стоит ли ждать в России новых Хлебниковых и Хомерики.
«Море волнуется раз» — редкий проект, где на первом плане у вас дети, а не взрослые. В том же «Белом снеге» вы уже работали с юными артистами, но там и задачи, судя по всему, стояли немного другие. Насколько вообще чувствовался разрыв поколений? Как удалось нащупать общий нерв с Валерием Степановым и Ольгой Бодровой?
Я не особо заметил разрыв поколений. Наверное, это потому что я молодо себя чувствую. Это же зависит от конкретных людей: с кем-то ты его [разрыв] ощущаешь, с кем-то — нет. Я, видимо, как раз и выбрал последних. У нас просто были общие ценности, цели — мы от жизни хотим примерно тех же вещей. В авторском кино, которое снимаешь о себе, персонажи часто с тобой перекликаются.
Действие фильма происходит на юге. Для вас это, насколько я понимаю, важное место: вы там жили с матерью, с ним у вас связано много теплых воспоминаний. Как вообще изменился юг за это время?
Да деревушки особо не поменялись. В центре городов — да, но больших изменений я там тоже всё равно не заметил. Это в Москве, наверное, ещё видно, а вот в провинции жизнь медленнее течёт.
А для вас юг — это что?
Тепло, детство, ностальгия. Друзья, с которыми мы целыми днями чем-то занимались, ходили в пионерлагерь, играли в футбол с приезжими… Это нечто далекое, светлое — то, где нет места никаким плохим воспоминаниям.
Вы же хотели снимать весь фильм на плёнку. Это для ностальгического эффекта?
Да я просто люблю плёнку. Понятно, что можно и на цифру, но если бы была возможность снимать на аналог, я бы скорее выбрал его. Что бы мне ни говорили, это совершенно другое изображение — живое, что ли. Эффекты зерна, конечно, можно и на монтаже набросить, но мне всё-таки хочется когда-нибудь ещё раз сделать кино полностью на плёнке.
Насколько сложно было вновь перестроиться на более вязкий и неспешный ритм из ваших ранних фильмов? И что вообще изменилось за эти годы в подходе к работе? Вы ведь уже около 10 лет работаете без Родионова и снимаете коммерческое кино.
Ну были какие-то страхи, что давно не снимал в таком ритме — где-то в первые дни действительно волновался. А вот уже к середине съёмочной недели понял: руки ещё помнят. Так что дальше об этом не думал и снимал в своё удовольствие. А вот что касается Родионова… Можно сказать десять лет, а можно — пять. Мы ведь задолго до съёмок эту идею вынашивали. Мне кажется, я стал больше внимания уделять драматургии.
А в чем разница между старыми вашими сценариями и новыми?
Здесь тоже присутствует сложная, завуалированная драматургия, которая работает куда глубже стандартного механизма «сопереживания». Раньше я меньше об этом думал — просто писал, что в голову приходило, а потом на монтаже складывал. Сейчас становлюсь внимательнее, пытаюсь как-то рассуждать о развитии истории — уж не знаю, хорошо это или плохо.
Насколько я понимаю, именно из-за этой сложной драматургии у «Море волнуется раз» было много проблем с финансированием…
Да. И тут ничего не поделаешь: у всех продюсеров желание выпустить арт-мейнстрим, что-то такое, что и понятно зрителю, и с художественной претензией. И во Франции, и у нас обычно мечтают снять кино, которое и не совсем артхаус, и не совсем уж в лоб. В общем, тактика «и туда, и сюда». Хотя часто когда так пытаются, не попадают и ни туда, и ни сюда. Всем хочется сделать «Пролетая над гнездом кукушки», короче говоря. А я две эти стези для себя обычно разделяю, хотя вот уже и не исключаю, что когда-нибудь сниму фильм, который понравится вообще всем.
Не было страха, что «Море волнуется раз» повторит судьбу «Сердца бумеранг»?
Отчасти он и повторяет. Фильм, конечно, «зашёл» жюри на «Кинотавре», но это ведь тоже зависит от большого стечения обстоятельств — как минимум от подбора экспертов. А на международных кинофестивалях в «Море волнуется раз», увы, никто не въехал — там совсем другая повестка.
А с чем вообще связана ваша десятилетняя пауза? Не хотели повторяться?
Да, после «Сердца бумеранг» мне вообще ничего не хотелось снимать. Я с удовольствием брался за мейнстримные проекты вроде «Ледокола»… ну не за все с удовольствием, конечно: за какие-то с большим [удовольствием], за какие-то с меньшим. Надо всё равно аккумулировать в себе мысли и идеи, всегда нужно время, чтобы приступить к новому авторскому проекту.
Не было ощущения в этот момент, что вы выгорели и больше никогда не сможете снять своё кино?
На некоторых коммерческих проектах было такое ощущение. Сидел и думал: «Да какого хрена я этим занимаюсь?». Это когда вообще контакта не было — причём не столько с материалом, сколько с людьми во главе. С продюсерами, иначе говоря. Но всё равно себя пересиливал, заставлял снимать и дожидаться лучших времён.
Вернёмся к разговору о фестивальной и культурной повестке. В одном интервью вы сказали, что сейчас «Сказку про темноту» снять было бы невозможно. Что изменилось за те 10 лет, на протяжении которых вы брались за коммерцию?
Изменилось многое. И я не только про запрет на мат, а про среду вообще. Фестивали стали другими, отборщики стали другими — всё стало каким-то другим. Не хочу жаловаться,.. но пожалуюсь. Раньше сегмент художественных произведений был и без того небольшой, 5-10%, в зависимости от страны, а сейчас фестивали чаще ждут историй на актуальную тему. Во времена, о которых мы говорим, всё равно чувствовался какой-то баланс: половину фильмов брали из какой-нибудь страны, скажем так, от слова «надо», а вторую половину занимали картины, которые пытаются создать новый киноязык.
Сейчас это все перекошено, наверное, в соотношении 95 на 5. Сложные экспериментальные фильмы куда-то ушли… Куда они ушли — я и сам не знаю, но точно знаю, что в последние годы почти не появилось режиссёров с новым киноязыком. Да, теперь у нас есть жёсткие истории, которые, знаете, бьют по голове — типа «Паразитов», — однако новых Бергманов всё ещё нет.
Окей, новых Бергманов не появилось. А новых Хлебниковых? Новых Хомерики?
Да они, может, и появились — я ж не слежу. Хотя откуда взяться новому Хомерики, если старый-то с трудом находит деньги на кино? Разве что они сами на IPhone снимут и пробьются на фестивали. У «новых тихих» тоже не было этого удара молотком по голове — они поэтому и меньше нравятся зрителям. Сейчас нужно стремительно бить по башке — тогда отборщики и проснутся.
Вы сами не задумывались снять такое кино?
Почему не задумывался? Задумываюсь. Я уже частенько рассуждаю, мол, ну что же такое, может и правда уже пора. Жутко не хочется, если честно, но, возможно, и попробую. Не зарекаюсь ни от чего.
Не хочется, потому что не ваш формат?
Сделать это тонко — сложно, сделать это толсто — просто неинтересно. Я, вот например, люблю и умею рисовать акварелью, а ко мне заявляются и говорят: «Ну нарисуйте маслом!». Могу маслом, конечно, но мне-то это зачем? Чтобы кому-то что-то доказать? Для авторского кино всё-таки важнее себе доказать, чем кому-то. Мне, скажу честно, больше нравится рассуждать про внутренние чувства, переживания, связанные с тем, что жизнь конечна, а любовь существует.
В «Море волнуется раз» с последней темой как раз связан тревожный образ моря, в котором тонет город из снов героини Бодровой. Это откуда-то из вашей фантазии?
Сон с волной снился и периодически всё еще снится моей жене. Как и многие другие сцены из фильма, это часть нашей с ней жизни.
Рефлексия в том числе на тему любви в общем и ваших отношений в частности, проще говоря.
Когда я снимаю своё кино, я снимаю о том, что болит, а уже потом пытаюсь понять, почему это сделал. Нет такого, что я получаю ответ на какой-то вопрос и бегу всем его рассказывать — напротив, в «Море волнуется раз» мне скорее хотелось разобраться в том, чего я не понимаю. У меня скоро будет премьера и я посмотрю на фильм другими глазами — может, уже тогда и получу нужные ответы.
Вы можете назвать «Море волнуется раз» терапевтическим опытом?
Думаю, да. Но это ещё в процессе — я должен его посмотреть, причём не на фестивале, а на обычном сеансе, пока никто не видит, спокойно зайти в зал. Без монтажёра, жюри и всех остальных. Интересно, как будут реагировать зрители.
«Море волнуется раз» в прокате с 9 декабря.
Ссылки по теме
Смотреть онлайн: продолжение «Секса в большом городе», «Ведьмака» и новогодние «Вампиры средней полосы»
Продолжение «Матрицы», новые «Охотники за привидениями» и еще 10 фильмов декабря
«Это не тяжесть, это мои корни»: Ольга Бодрова о семье и актёрском призвании
Трудности роста: Российские подростки, якутская деревня и женщины со всего мира на Варшавском кинофестивале
Тимур Бекмамбетов создаст мультфильм «Ходжа Насреддин» совместно с кинематографистами Узбекистана и Казахстана
Фильм Николая Хомерики «Море волнуется раз» выйдет в прокат 4 ноября
Кинотавр-2021: Нас других не будет. И российского кино тоже
Гран-при «Кинотавра» получил фильм Николая Хомерики «Море волнуется раз»
Ольга Бодрова и Павел Деревянко стали лучшими актерами «Кинотавра»
«Белый снег»: Сама сюда дошла – на лыжах
Судьба и родина едины: Авторское кино, поддержанное Минкультуры
Николай Хомерики возвращается в авторское кино
Свежие комментарии