С позволения редакции публикуем воспоминания Дмитрия Диброва о его первом визите в Останкино, встрече с Высоцким и блуждании в лабиринте телецентра.
Впервые порог Останкино я переступил солнечным зимним утром 1978 года. Невозможно представить, но тогда не было КВНа. То есть в 60-х он был, и еще как! Эта программа питалась от вечного источника — студенчества. Здесь и энергия, но здесь и нон-конформизм, некоторая «фига в кармане». Мало-помалу эта фига стала не только заметна, но и влиятельна. Вот КВН и закрыли. Но студенчество ведь осталось, и его неуемную энергию надо куда-то девать.
И Главная редакция программ для молодежи ЦТ СССР в лице первого победителя КВН, капитана легендарной команды МИСИ Андрея Викторовича Меньшикова защитила идею программы «Веселые ребята».
Программа «Веселые ребята» была упрощенной версией КВН. Так сказать, «КВН в таблетках».
По всей стране разлетелись гонцы из Останкино. В Ростове взгляд такого гонца остановился на студенческом театре филологического факультета Ростовского университета, то есть на нас.
И вот февральским солнечным утром я стою на первом этаже здания, которое на следующие 40 лет станет главным домом моей жизни.
С первой же секунды я ощутил мистику Телецентра.
Вот доказательство. Трое из нас получили пропуск раньше других соратников и, пройдя милицейский пост, ожидали остальных в бескрайней гардеробной у Главного входа. Трое — это невысокий, но безгранично юморной Виктор Серпионов, очень высокий и безгранично толерантный Александр Македонский и среднего роста, но, как правило, сразу заметный ваш покорный слуга.
И навстречу нам идет Высоцкий. Мистика в том, что большевики сделали все от них зависящее, чтобы держать Высоцкого как можно дальше от Останкино. Он был на ЦТ СССР раза три, не больше. Даже знаменитый концерт для «Кинопанорамы» ее руководитель Ксения Маринина записывала контрабандой глубоко ночью. Как я теперь понимаю, в 1978 Высоцкий с Говорухиным были в Останкино по поводу «Места встречи изменить нельзя» — это ведь тоже телепроект.
Получи я пропуск секундой раньше или секундой позже, или пройди они секундой раньше или секундой позже — мы бы с Высоцким разминулись.
Высоцкий шел в той самой одежде, что и на знаменитом плакате, висевшем в каждом интеллигентном доме СССР, — малиновая рубашка, джинсы в обтяжку.
И перед ним воздух хрустел.
Видимо, то же испытывал и Серпионов. Не в силах сдержать волнение, он возьми да и скажи Македонскому: «Видишь, все верзилы бездарны, а все коротышки — гении!»
Но того не учел, что под останкинскими бетонными потолками гулко разносится любой звук. И Высоцкий посмотрел на нас.
Как уже было сказано, особая заметность меня преследует с рождения. И вовсе не из-за крикливости или суетности. Как раз я всегда был молчаливее сверстников.
Теперь-то я знаю: успешным телеведущим можно стать, только если у тебя есть этот врожденный магнетизм.
Мы называем его «поди сюда». Если вам показать любую детскую групповую фотографию, где среди малышей есть будущая телезвезда, вы обязательно затормозите взгляд на ней. Как бы ни был красив соискатель телеуспеха, без врожденного «поди сюда» дело гиблое.
Так и получилось со мной в первый мой останкинский час — Высоцкий подумал, что это брякнул я. Улыбнулся мне и в свою очередь рявкнул своим до боли родным голосом: «Да!»
Эхо этого «Да!» 40 лет у меня в ушах.
«Он передал тебе эстафету», — сказал, выслушав этот рассказ, Зиновий Высоковский, знаменитый пан Зюзя, сверхзвезда легендарного «Кабачка».
А другая сверхзвезда — Александр Любимов, коллега по «Взгляду», — неожиданно подтвердил мою наивную уверенность в существовании мистики телемекки: «Если ко мне подойдет человек в Останкино, я обязательно его выслушаю. Так просто сюда не попадают. И не встречаются».
ПРЯМО ВО ВТОРНИК
В штат Главной редакции программ для молодежи ЦТ СССР я был зачислен приказом от 6 июня 1987 года. В день рождения Пушкина — не правда ли, уже смешно?
Сюда я был переведен из поднебесного ТАСС, где успел дослужиться до самого молодого в его истории начальника одной из редакций.
И вот по полной тассовской форме — черный костюм-тройка, который был бы идеален на распорядителе похоронной процессии, а здесь, в Останкино, смотрелся нелепо, я переступил знакомый с юности порог с кипой идей в черном дипломате. С таким ходили шпионы в фильмах и начальники в ТАСС.
То, что зреет новое время и в стране, и на телевидении, носилось в воздухе. Да и где бы этим идеям воплотиться, как не в легендарной сагалаевской молодежке, чего я теперь полноправная часть!
Еще не было «Взгляда», его предстояло сделать в этом же году, но уже был «12 этаж», «Что? Где? Когда?», расправлял крылья возрожденный КВН, и имя Сагалаева было залогом будущих прорывов и побед.
Вот только что-то они не спешили мне навстречу. Было просто некому изложить эти самые идеи из шпионского дипломата. В ТАСС в кабинет начальства тебя вызывали десять раз на дню, ты был нужен сразу всем, от редактора до главного редактора, так что единственным желанием было спрятаться от всех как можно дальше. Здесь же, в Останкино, все было ровно наоборот: ты никому не нужен, а тебе нужны все. Неделями напролет я курсировал по бесконечному останкинскому лабиринту, воспетому в фильме «Чародеи», и точь-в-точь напоминал героя Семена Львовича Фарады с его одиноким зовом «Люди! Люди!» Потехи добавлял важный костюм-тройка агента похоронной конторы.
К Сагалаеву в кабинет попасть было немыслимо. Эдуард Михайлович запирался с Анатолием Григорьевичем Лысенко, Кирой Александровной Прошутинской и Анатолием Григорьевичем Малкиным — они рождали «Взгляд». А я продолжал исправно наворачивать круги по останкинским этажам, удивляясь, кто мог придумать этот исполинский хаотичный термитник с жуткой абракадаброй на дверях — АСБ, СХДО, АВМ...
Но однажды я столкнулся нос к носу с самим Сагалаевым, стремглав летевшим по коридору 12-го этажа в собственный кабинет. Видимо, самый мой вид напомнил ему о неминуемом итоге жизни.
«Вы кто? Тот самый новый спецкор?» — «Да-да!» — «У вас наверняка есть идеи?» — «Именно!» — радости моей не было предела. Вот оно, наконец-то!
«Когда вы можете их изложить?» — «В...в...в любое время!» — и это было правдой. Вот уже полтора месяца я ничем не был занят.
«Знаете что? А давайте прямо во вторник!» — «Как, прямо во вторник?» — «Ну да. А зачем откладывать?»
И умчался рождать недосягаемую ни до, ни после сверхпрограмму «Взгляд».
Оставив меня счастливейшим человеком. Кончился черный понедельник. Завтра, во вторник, начнется новая, полная ярких свершений жизнь.
Но радость длилась недолго. Ровно до взгляда на часы. Оказалось, сегодня вовсе не был понедельник. Сегодня была среда.
И вот тогда-то я впервые расхохотался. Вместо того, чтобы стало безысходно, стало смешно.
Может, поэтому в итоге я все-таки переступил порог заповедного сагалаевского кабинета.
И когда редсовет легендарной сагалаевской молодежки утвердил сценарий моей первой собственной передачи, Останкино вмиг перестало быть бетонным термитником. Наоборот, все в нем оказалось ловко и мудро устроенным, а двери его заговорили единственно понятным языком. АСБ оказался Аппаратно-Студийным Блоком — как его еще назвать? СХДО — Служба Художественно-Декорационного Оформления, что ты намерен делать без него в АСБ? АВМ — Аппаратная ВидеоМонтажа, без нее все, что ты до этого сделал в АСБ при помощи СХДО, просто «исходник», которому никогда не стать ни «мастером», ни даже «предмастером»...
О КАРЬЕРЕ И УСПЕХЕ
Ради карьеры на телевидении не стоит ничем жертвовать. Так как карьера — сугубо прагматическая цель, направленная на самоудовлетворение, за нее нужно не жертвовать, а просто платить. И рачительно подсчитывать баланс затрат и прибытка.
К счастью, карьерист на жертвы и не способен, от него их Останкино и не ждет.
Подобно лемовскому Солярису оно умудряется рентгеном просветить очередного соискателя и, выпив из него необходимые ему в данный момент соки, выплюнуть через пару лет к обоюдной радости. Я не знаю ни одной блистательной и долгой телевизионной карьеры. Ни один теленачальник, впорхнувший в останкинское кресло из разных ЦК и аппаратов, не задержался в нем на моей памяти больше столь любимой большевиками пятилетки. Да и это астрономический срок.
Другое дело — телевизионный успех. В его основе антоним эгоизма — служение.
А тут уж сплошные жертвы. И из них самая непоправимая — время. Ведь это единственная настоящая собственность человека, это синоним его земной жизни. Но неделями просиживая в монтажной, каждую ночь вылетая в прямой эфир, в пять утра в тридцатиградусный мороз выезжая на утреннюю смену, ты не чувствуешь жертвы.
Ты даже не чувствуешь себя героем, просто так нужно для Останкино.
Значит, для тебя есть что-то важнее собственного времени, читай, жизни. Что же это? Что-то материальное, как в случае с карьеристом? Именно что нет. Настолько нематериальное, что и называется так, как в обычной жизни принято определять всё летучее и ненадежное — эфир.
Вот пример жертвы, которую приносят абсолютно все, кто задержался в Останкино. Читай, был принят им на служение.
Я не знаю ни одного человека, кто пришел бы сюда с одной женой в паспорте и рано или поздно не получил бы в паспорт другую. Как правило, местную, останкинскую. С которой рядом просидел много суток в монтажной, подменяя друг друга, когда глаза отказываются видеть монитор. С которой чуть не обледенел на Таймыре, когда за съемочной группой не прислали вертолет.
С которой...
Да что там, случаев много. Но все сводятся к одному: Останкино, и только оно, отныне владеет твоим временем. И кто же из нормальных людей рядом с тобой вытерпит такое? Только своя, останкинская.
У нее, кстати, те же проблемы.
Ссылки по теме
Перенесший инсульт Дмитрий Дибров поблагодарил Леонида Якубовича за спасение
«В 90-е кто угодно мог попасть на телевидение»: Дмитрий Дибров о работе продюсером
«Хрустальный лотос»: Мария Голубкина, Дмитрий Дибров и Нонна Гришаева
«Просто старость»: Дмитрий Дибров о перенесённом микроинсульте
Блеск и нищета красных дорожек: Джейн Сеймур, Оксана Акиньшина и Дмитрий Дибров
Дмитрий Дибров станет отцом в шестой раз
Дмитрий Дибров спас семью от пожара
Свежие комментарии