1945 год. Летчик-камикадзе Коити Сикисима (Рюносукэ Камики) совершает аварийную посадку на острове Одо, где расположена база японских механиков. На самом деле с самолетом всё в порядке: просто Вторая мировая близится к финалу, капитуляция неизбежна — и юный представитель «Специального ударного корпуса Божественного ветра» не хочет умирать. Стыд за нарушение самоубийственной клятвы усилит встреча с динозавроподобным чудовищем, которое местные рыбаки называют Годзиллой. Вынырнув из глубин Тихого океана, оно учиняет погром, а Коити снова глядит в глаза страху — и не нажимает на гашетку, усугубляя чувство вины синдромом выжившего.
Монструозная фигура Годзиллы — мифологического во всех смыслах существа — позволяет Ямадзаки сконцентрироваться не только на ужасах войны, но и непредсказуемых процессах, что расцветают после. На разрухе и реваншизме, неприкаянности и озлобленности. Тех токсичных, радиоактивных последствиях, которые могут пробудить лихо в стране, не нашедшей себе мирные цели. Неслучайно везде, где проходит Годзилла, начинает чирикать счетчик Гейгера. Рост милитаристских настроений в Японии отмечают давно — или как минимум систематически; там, где эта идея стабильно прогрессировала, уже поздно затевать общественные дискуссии. Напоминать же о призраках прошлого не лишнее и в благополучные времена — как сделал Исао Такахата на излете аномального экономического благополучия 1980-х. Чтобы блеск возможностей не затмевал едва зарубцевавшиеся раны, он снял «Могилу светлячков» (1988) — наравне с «Босоногим Гэном» (1983) одно из главных японских произведений о Второй мировой (как минимум в анимации).
Так что кайдзю №1 — идеальный образ, чтобы поговорить о страхах национального масштаба: почетный житель Синдзюку за свою 70-летнюю истории как являл японцам гнев природы и воплощенный ужас ядерной угрозы, так и приходил на выручку, когда заявлялись другие монстры. Подобно стихии, Годзилла не плохой и не хороший — просто та сила, с которой человечеству необходимо считаться. Если нужно — он исполнит роль демона войны, титанического ресентимента и ночного кошмара, напоминающего, почему жизнь — бесценна, а «больше никогда» — не просто памятный слоган, артефакт эпохи. Возможно, меньшая плакатность пошла бы на пользу и фильму Ямадзаки — если не по части жанровой условности, то уж точно в области гуманистического пафоса: герои при любом удобном случае напоминают друг другу, что были на войне, а чересчур благостный финал вызывает ассоциации с, например, советским агитационным кино. Не лучший референс для блокбастера об опасности больших идей. Годзилла, впрочем, переживал и не такое — хорошо, если человечеству тоже удастся.
Свежие комментарии