О работе во время карантина
«Я плохой недоверчивый гражданин. Я стараюсь оберегать людей и не подхожу к ним близко, но тем не менее, высидеть дома - для меня это прям большая проблема. У меня есть пропуск, и мы тихонечко, подпольно на нейтральной территории встречаемся с моими соавторами Серёжей и Ростиславом, сидим поодаль друг от друга и пописываем пьесу. Но вообще я дома. И это как-то необычно».
О недоступных радостях
«Я скучаю по возможности…а дальше можно поставить многое. Например, по возможности уехать. Мы должны были быть в Испании вот сейчас, играть в футбол. Я очень скучаю по футболу - по игре и по просмотру. Я скучаю по своим родителям и по любимой женщине, которая оказалась в другой стране, и до нее не дотянуться».
О положительных и отрицательных сторонах воспитания в еврейской семье
«Тебя очень любят - это большой плюс. И это же большой минус. Тебя очень любят, всё детство тебе прекрасно, у тебя несколько кругов обороны от мира. Тебя любят мама и папа и рассказывают тебе, что ты прекрасен, что ты лучше всех. Это мама и папа, они несут для тебя мир и правду. И соответственно то, что ты лучше всех - это правда. И ты понимаешь, что ты лучше всех. Потом находишь подтверждение этому у бабушек и дедушек, тёть и дядь, и так далее. И вот эти все люди тебе рассказывают, что ты лучше всех, и что тебя все любят. И твое детство проходит в таком прекрасном неведении о том, что же происходит за этими пятью кругами обороны от жизни.
А потом, если ты не совсем маменькин сыночек, и твоя жизнь не погублена этой её хваткой и попыткой сделать её жизнь твоей жизнью, а твою жизнь её жизнью (так в еврейских семьях довольно часто бывает), ты выходишь всё-таки в эту жизнь, начинаешь с пацанами играть в футбол, и оказывается, что ты хорош, но не лучше всех. Ты идешь дальше и оказывается, что есть люди, которые тебя не любят. И это долго не может уложиться в твоей светлой прекрасной голове».
О страхах
«Я боюсь старости. Мне не нравятся все эти морщины - какая-то нелепость. Я двадцать лет привыкал, что я ребёнок. В 20 я стал взрослым и до сорока лет, а то и по сей день я привыкаю, что я взрослый. И вот я уже стал стареть. Процесс старения начался, а процесс взросления ещё не закончился. У меня много других страхов. Уже начался страх творческого человека: что всё заканчивается, всё проходит. То есть вот то, что всё проходит, и мы пройдём - меня устраивает это. Но вот сам процесс «прохождения» - он меня страшит. Когда ты понимаешь вдруг, что ты начинаешь «проходить». Как у Зощенко: «Иду по улице, что-то не то. Вот вроде всё так же, но что-то..потом понимаю - на меня женщины не смотрят». Вот эти моменты меня, конечно, беспокоят. Женщины, зрители - это по сути одно и то же. Ты же аудиторию тоже в каком-то смысле воспринимаешь как женщину, которую нужно завоевать».
Об отношении к юмору в России
«Я был раздражен тем, что на территории России юмор, остроумие считается каким-то искусством второго сорта. Несмотря на то, что по этому поводу рефлексировали одни из самых великих умов среди писателей и кинематографистов. Здесь считается, что пролитая слеза - важнее, мощнее сильнее и глубже, потому что мы страна страстей. И вот это - слеза у зрителя на щеке - достижение автора. А смех - это как-то… А на мой взгляд, смех - это такая нефальшивая эмоция. Слезу можно спровоцировать типичными вещами. Мне кажется, что смех вызвать сложнее, чем слезу».
Ссылки по теме
«Вы принадлежите к великому народу»: Милош Бикович дал совет россиянам
«Утром мы стараемся не глядеть друг другу в глаза»: Максим Матвеев и Елизавета Боярская о сохранении брака на карантине
Свежие комментарии